Тарас Иванович усердно почесал крепкое, выгорбленное брюхо битюга.
— Вот у меня справа, в соседях, семейка живет. Молодые. Детей что-то бог не дает. Может, видел на улице парня: толстогубый, чернолицый, небритый, большеголовый? Его башкой можно тазики медные штамповать. Жена детинушку горячим раз в день кормит. И то не всегда. Чаще сам варит. Женушку от книжки не оторвешь. Раз Димка подсунул ей роман про Обломова. Она корочки книжные об его голову обломала. И все по-прежнему: жена в книжку глядит, муж кастрюлями гремит. Говорю соседу: подавайся на Север, там хоть в столовых будешь по-человечески питаться. А то баба-язва, да еще язву желудка наживешь.
Заглянул как-то Димка ко мне на огонек, плачется: «Жена — социально-опасный для меня человек: бьет. Сварит щи — рот полощи. Мне внушает: у тебя ума — тю-тю, всухомятку проживешь… А-а-а? Скажи, Тарас, верно это?»
— В каком месте лень в человеке отростки пускает? Моя жизнь тоже написана корявым почерком. Грамотешки— пуп заткнуть не хватит. По в работе! — Комель до покраснения сжал кулак, потряс в воздухе. — В работе, браток, меня не всяк переплюнет. Что тут в деревне было, когда узнали, что на свой Север подаюсь! Директор совхоза на газике прикатил. Издалека пошел в наступление.
— Тарас Иванович, ты «Ниву» не хотел бы иметь?
Смеюсь:
— У нас и так эти нивы кругом. Куда мне еще! Каждую зорюшку работы вволюшку.
— «Жигуленка» продашь, — клонит к своему директор. — Машину высокой проходимости купишь. Ведущие— все четыре колеса.
— Иван Степаныч, не темни! Вахтовиком скоро стану. Мои колеса тоже все ведущие, — показал ему на ноги, — в Пионерный ведут — в столицу Васюганья.
— Ну, чем ты недоволен? Кто обидел? Управляющий? Да я его…
— Управляющий толковый. Душа моя простору запросила. Думал сперва — весь белый свет клинышком в Бобровку уперся… Зачем вы меня в путешествие по Оби отправили? Поезжай, край родной посмотри, поизучай, засиделся… Поехал. Посмотрел. Изучил. Жизнь-то какая, Иван Степаныч, на берегах?! Да ты не переживай! Я пятнадцать дней буду вахту нефтяную нести, пятнадцать полевую. Сено буду к фермам подвозить. И на комбайн сяду.
— Тебя что, деньги большие прельстили?
— Обижаешь, дорогой!
— Ну, а если в твое отсутствие тут Анька начнет… того…
— Тогда я ей вот этого!
Тарас Иванович сделал такой выразительный жест кулаком, что не оставалось никаких сомнений — он сотрет бабу в порошок, ежели что.
Вызвали в райком партии. Там говорили другим, не упрашивающим тоном.
— Выбрось дурь из головы. Нефть нефтью. Хлеб хлебом.
— Знаете что? Солнышко — оно всем угождает. Человек — не всем. Я — рабочий совхоза. Считают меня передовиком, орден это подтвердит. Пятнадцать лет одному классу — рабочему — принадлежу. Не сидел сложа руки. Позвольте мне перейти в другой класс — тоже рабочий, только нефтяной.
— Продовольственную программу на какой класс оставляешь?
— На всю трудовую школу страны. У нас там, на Севере, все программы сошлись — энергетическая, топливная, продовольственная. Нефтяники свои подсобные хозяйства организовывают. Заготавливают сено, витаминно-травяную муку, веточный корм. И нефть успевают качать. Новые скважины бурят. И палеозойскую нефть ищут. Нефть-то золотом становится, когда в трубу попадет, к заводам прибежит. А в земле она — суррогат, ее из пластов-то за шиворот вытащить надо…
— Видим: ты политически и хозяйственно подкован.
— Я не только единые политдни посещаю. Политучеба — не сезонное мероприятие. Я в этой пауке крепко затвердел.
Комель разгорячился, словно был перед ним не гость-путник, а тот, райкомовский представитель, который совестил, распекал, отговаривал.
Но решительный шаг был сделан. В одном и том же рабочем классе Тарас Иванович словно пересел с одной парты за другую. Вернее, пересел с машины на машину.
Жена Анна отнеслась к вахтовику спокойно. Муж привозил такую замазученную робу, что проще было ее выбросить и купить новую.
— Испытывают меня, Аня. Машину дали нервнобольную. Закаляю. Не будь я Тарасом, если ее по силе и крепости духа Бульбой не сделаю. Себя на запчасти разберу, но ее до ума доведу.
— Сманил бы ты с собой Димку, соседа. Жалко смотреть на него. Ходит с синяком под глазом. «Че, — говорю, — с глазом?» — «Да, — отмахнулся Димка, — моча в голову ударила». «При чем же тут синяк?» «Так моча без горшка не летает»… Встретила Верку, стыжу: «Че, мол, ты с мужем вытворяешь?» Хихикнула, крутнула бедром: «Я ему не фонарь — прибор ночного виденья подвесила. Пусть, выходя на двор, свет не зажигает, мне не мешает спать…».