В тот апрель по холодку я уходил из Бобровки дальше по весям родной земли. За поскотину меня провожал Комель. На вахту ему надо было лететь через четыре дня. Шли крепкой обочиной. Тарас Иванович рассказывал:
— Вчера общежитие приснилось. Комната наша трехкоечная. Сосед мой, Игната Булкин, говорит: «Скучаем без тебя, Комель. Вертайся скорее». И захотелось опять в Пионерный. Так между двух огней и живу. Правда, огни яркие. Ты думаешь, я тут отдыхаю? Весь свой полумесячный срок в ремонтной мастерской провел. Ишь, землица торопит…
Поле лежало широкое, вольное. Вблизи дороги между двух жирных пластов земли лопотал ручеек. Он подтверждал слова пахаря и вахтовика.
Бобровские петухи выявляли друг перед другом незаурядные певческие способности.
Прими меня вновь, светлый мир весенней земли…
Нарымское сено
С обеда — нудный холодный дождь. Из мутной пелены выныривают вертолеты, садятся на аэродромный «плитняк». Мы пристально всматриваемся в черные номера на фюзеляжах: ждем свой борт. Он где-то застрял между небом и землей или отсиживается на бревенчатом пятачке, дожидаясь ясного неба, чтобы поплыть по нему в пашу сторону, к Пионерному.
У нас в машине баллон пропана, мешки с солью, бачок солидола, пачки электродов, листовой металл, бочка дизельного масла. Все это ожидает кормозаготовительный отряд, составленный из нефтяников. Он далеко, в пойме Оби.
Для подкрепления сил сводного отряда по заготовке сена летят электрик Саша Андреев и сварщик Галиахмет Гафуров. Галиахмета мы называем Витей. Откликается, словно это его родное имя. Надо ли добавлять, что он смуглолиц, черноволос, кучеряв? Четвертым пассажиром с нами лайка Дружок, шестимесячный пес, начинающий привыкать к небесным путешествиям. Электрик Саша — заядлый охотник и рыбак. Смастерил из дюралюминия лодчонку, прихватил с отрядным грузом.
Ветер треплет тучи за серые загривки. Они покорны и понуры.
Узнаем: наш вертолет неисправный. Ожидаем другой. Ревниво следим за двумя последними цифрами номерного знака. В пасмурную погоду зажжены и часто мигают на вертолетных хвостах красные огоньки. Всматриваюсь в импульсную работу лампочек, мысленно читаю: не ваш борт, не ваш борт. Верно. В этот день мы так и не дождались своего вертолета.
Гафуров внешне спокоен. Не зря за старшего в нашей небольшой группе. Возможно, в его душе творится сумятица, но по лицу это не прочесть.
Назавтра будем делать подвеску, чтобы не мучиться с загрузкой и выгрузкой. Сложим наш груз в сваренную из труб вместительную корзину. Когда она повиснет под вертолетным брюхом на четырех расчалках крепчайших тросов, то будет походить на гондолу аэростата.
Пришел новый день. Мы без привязи привязаны к аэродрому. Отлучишься на минуту — и МИ-8 может мелькнуть хвостом. Пилоты ждать не любят. Авиация прессует свое летное время.
Вот он — наш! Молодого пилота, повернувшего к нам узкое, безусое лицо, мы принимаем за бога. Бог взглянул на нашу подвеску, увидел краснотелый баллон пропана, бочку дизельного масла, солидол. Это соседство показалось ему подозрительным и опасным. Напрасно втолковывали ему: не пропан — кислород боится масла, взрывоопасен. Никакие уговоры не помогли. Вертолетная дверца захлопнулась. Птица отпорхнула в сторону.
Мне припомнилась известная загадка о волке, козе и капусте, которых без ущерба друг для друга надо перевезти на другой берег реки. За волка мы приняли злосчастный баллон, упрятали его под мешки с солью. Бачок с солидолом придавили листовым металлом.
Другой вертолет клюнул на нашу уловку. И вот мы в воздухе. Стальная вертолетная упряжь натянута до предела. Соединенный со специальным замком-приспособлением трос ныряет в квадратный люк. Глядим в него и видим корзину-гондолу, застропленную с четырех концов. Ее качает, раскручивает. От подбрюшного груза машина дрожит. Каждый бешеный поворот винтов приближает нас к обским лугам.
Непривычно смотреть под прямым углом на макушки пролетающих внизу деревьев. Откованные пики елей словно вонзаются в тяжелую подвеску. Крупноголовые сосны и кедры бодают ее. Им помогают ветры — живой природный и искусственный, рожденный скоростью винтокрылой машины и бесприютностью трубчатой корзины. Толстые листы металла мощными струями воздуха подняло, поставило на ребро. Притискивает то к одной стенке корзины, то к другой. Один лист вышвырнуло из вращающейся люльки. Он бабочкой запорхал над зеленью куполов. Не сносить головы сосне или кедру, если эта бабочка случайно опустится на них. Хорошо, что под нами безлюдные пространства хвойных грядин, зажатых тисками хлюпких болот…