Виновато, растерянно чувствовал себя завпаром (так в шутку называли начальника цеха, отвечающего за пароводоснабжение вахтового поселка). Морозы, аварийная ситуация, неполадки в цехе сбили с него спесь, начальственность. Он, как провинившийся школьник, носился от управления к котельной, от ремонтных мастерских к общежитиям: кое-где мороз успел пережать трубам стальную глотку.
Дважды в сутки заседал штаб по ликвидации «маловодья». Технические умы пришли к быстрому, правильному решению: надо немедленно раскапывать траншею, где покоятся водопропускные трубы. Вернее, в данной ситуации их нужно было назвать водонепроницаемые. Догадывались, что при засыпке траншеи тяжелыми глыбами смерзшейся земли порвали трубу. Вода свернула с нужного русла. Бежала не к котельной— разливалась под землей до тех пор, пока ее не оборол мороз, не создал искусственный ледник в траншее.
Мощный японский бульдозер «Комацу» бивнем-рыхлителем вспорол гранитную твердь земли, добрался до «мякоти», которую смог черпать экскаватор.
К чести руководства нефтегазодобывающего управления, все делалось оперативно, по четко разработанному плану. Многим на сон было отведено по три-четыре часа в сутки.
На одном из заседаний штаба начальник управления спросил завпаром:
— Чего не хватает в котельной для нормальной работы, — помолчал секунду-другую, — кроме воды?
Были названы не то трубки, не то прокладки.
— Сколько надо?
— Не мешало бы… с десяток…
— Точнее?
— Ну…пять хватит.
Вот у вас всегда так, — отчитал растерянного просителя начальник управления. — Надо получить по заявке двугорбого верблюда, вы требуете четырехгорбого. Хотя заведомо знаете, что природа такого не создала.
Раскопали траншею. Нашли повреждение трубы. Всю размороженную многометровую плеть от скважины до котельной требовалось заменить на новую.
омнате операторы законопатили на совесть. Сразу потеплело. Заведующая общежитием предложила ребятам вооружиться лопатами, идти делать вокруг здания снежные завалинки. Такая обваловка хоть на градус удержит тепло — и то непропащее дело. Родька швырял снег к нижним брусовым венцам, и каждый бросок больно отзывался в висках. Уйти, лечь в постель, не бороться с гриппом. Он хитер, принимает разные мудреные формы. Бьет то по сердцу, то по рукам и ногам. Рядом лениво бросают снег приятели по комнате и бригаде.
День раскален до пятидесяти двух градусов. Еще немного, и подкрашенный спирт в градуснике может в испуге забежать в крошечную колбочку. Не проклюнется из нее тонюсенький красный лепесток.
Нетерпеливые вышкомонтажники попытались сегодня сделать передвижку буровой вышки. Сожгли много солярки, пытаясь отогреть гидравлические домкраты. Попытка закончилась неудачей. Масло в гидравлике затвердело, стало, как джем. Вышкомонтажники хотели сделать приятное буровикам — переместить вышку для зарубки новой скважины. Ведь конец года, каждый дополнительный метр проходки — это и честь, и слава, и деньги. Но проходка по управлению буровых работ упала до считанных метров. Люди делали все возможное. Не выдерживала техника.
Родька отгоняет и не может никак отогнать навязчивые мотивы песен. Мозг воспален. В нем чаще других вспыхивают слова: «Меж высоких хлебов затерялося небогатое наше село». Карнаухов сам выходец из небогатого селения. Мать-покойница часто говорила: «Не жили мы с тобой, Родя, богато, и нечего начинать». «Эх, мама-мама, — рассуждал сын, — не дожила ты до моих больших денег».
— Не-е-ет, не сломаешь, мистер Грипп, — бормочет парень под шуршание сухого сыпучего снега. — Не знаю, из какой провинции мира прилетел ты на Васюган, но не поддамся. Подожди, наш морозец пересчитает тебе ребра. Все вирусы прахом надут.
Родька был у матери нагульный ребенок. С кем слюбилась, кто отец — неведомо. Носила тайну под небом. Не раскрылась, унесла под землю. Сын ни разу не попрекнул матушку ни словом, ни взглядом. Мало ли безотцовщины кругом. Мало ли жизнь трет, мнет, обламывает семьи. На кого-то же должна судьба списывать тяжкие грехи, любые огрехи.
Мать работала уборщицей в сельмаге. Разгружала вместе с грузчиками машины с продуктами, коробки с мылом, ящики с консервированными овощами. Помогала закатывать в склад бочки с растительным маслом. Часто от матушки попахивало винцом. В те дни была услужливой, ласкала сына, ворошила волосы. Иногда, притянув за уши, пристально всматривалась в его невозмутимые голубые глазенки и резко отталкивала:
— Нне ммоя поррода!..
После смерти матери приехала ее старшая сестра. Похоронила. Справила поминки. Продала избу. Забрала пятнадцатилетнего племянника в город.