Тетка — бойкоязыкая, суетливая, с волосатой бородавкой на правой щеке — оказалась скупердяйкой. Вырученные за избу деньги положила на свой счет. На продукты и покупки тратилась неохотно. Племянник стал для нее обузой. Водрузив на цветастую клеенку мясистые руки, сытно икая после обеда, попечительница выговаривала самонадеянно:
— Не будь меня, кто бы тебя — сиротинку — пригрел? Небось, не хочешь в детдом? Не хочешь ведь, ась?!
Парнишка глядит на хозяйку исподлобья:
— Не хочу.
— Еще бы. Чего там хорошего? Отъявленное хулиганье. Шильники. Мордобойцы! Они у меня двух куриц прошлым летом съели. Купила дом на свою погибель неподалеку от их каменного дома. Каюсь, да поздно… Не хочешь ведь в детдом?
— Вы уже спрашивали…
— Не груби. И второй раз ответь — не облысеешь. Ишь, моду взял огрызаться. Ты у меня смотри, не заговаривайся. Тоже… родственничек! Тетка тебя худому не научит. Уважай меня, и я научу тебя копейку беречь. Добытый рубль разменивать не спеши. Без денег человек — бездельник. Многие пасуют перед бедностью, не могут из нужды выкарабкаться. Я всю жизнь рубль с рублем сливаю. Одеваюсь простенько, сам видишь. Но пищей по миру не пойду. Господь не позволит. На земле всем отставка будет. Никому не перехитрить смерть. Пока живешь — уважай грош. Каждую вещь до износу носи. Хлебной крошке не говори брысь. Не сметай со стола на пол. Даже спичка без головки годна в хозяйстве — можно в зубах поковырять. Мне однажды кум подарил пять зубочисток, так я одной ковырялкой год пользовалась. Промою ее с мыльцем в горячей воде и снова тычу в зубы. Вот ты норовишь масла на ломоть толще хлеба намазать. Зачем? Мне врач сказывал: вредно много жиров трескать. Рак может от них заползти в нутро.
Матуха твоя мотовкой была. Какие сбережения тебе оставила? Семнадцать с полтиной в карманах наскребли. Ее похороны мне в двадцать раз дороже стали. Поминки. Девятины. Сороковины. Все по-христиански справила.
— Вы же, тетя, из моих избяных денег тратили, — боязливо вставляет племянник. — Избу-то за сколько продали? Мне соседи наши сказывали — за три тыщи.
— Ври! — гневно обрывает тетка. — Еле полторы с покупщика выбила. Крыша, крыльцо — все ветхое.
— Баня новая была…
— Баня?! Пусть о ней вшивый думает… Ты о деньгах за избу не заикайся больше. Стол, кров, одежда — все мое. Выучишься, авось, мне помогать будешь. На старость лет кусок хлеба поднесешь?
— Мне не жалко. Заработаю — буду кормить.
— То-то: кормить… Без тебя прокормлюсь. Ты после восьмого класса в ремеслуху настраивайся. Одежда, питание бесплатные. Еще какие-то деньги приплачивают. Чем раньше забуришься в работу — тем лучше. Где работа — там деньги. Главное — корень пусти, врасти в труд. Листья-денежки сами зашелестят.
От таких попреков, внушений, назиданий тошно делалось на душе паренька. Он не раз подумывал сбежать от сварливой тетки. Толстуха была богомольной. Перепродавала вещи. Церковь и городская барахолка были двумя мирами ее жизни. По пятницам являлись к ней гости, оставляли свертки. В воскресенье вечером приходили за расчетом. Родя слышал из-за перегородки горячий шепот хозяйки: «Побойся бога, не грабь… ведь выгодно сбыла… прибавь десяточку… свечки в церкви дорогие стали…» Грубый мужской голос перебивал торговку: «Молись рублю — не богу. И свечки не потребуются».
Субботним вечером Родька учил физику за большим шатким столом. К нему за перегородку заглянул кучерявый, большеголовый детина:
— Здорово, академик!
— Зд-расте.
Мальчик не оторвался от книги.
— Неприлично вот так… к гостю спиной.
— Не мешайте учить уроки.
Тетка, слыша неласковое обращение племянника, зыкнула от газовой плиты:
— Встань, когда с тобой старшие говорят!
— Я не помешаю тебе. Я на минутку, — извинительно начал кучерявый. — Хочешь в спортклуб записаться?
Волосы у гостя густые, цвета просмоленной дратвы. Лицо гладкое, смуглое, словно отшлифовано и пропитано олифой. Глаза въедливые, примагничивающие. Глянул в них Родька и не хватило силенок отвести свои — ясные, доверчивые. Верхняя губа незнакомца почти по центру раскроена надвое. Срослась аккуратно, не портила лица, только придавала ему уморительное заячье выражение.
— Ты, парень, про каратэ что-нибудь слышал?
— Это когда кирпичи пополам ладошкой бьют?
— Грамотный. Знаешь. Сдерни рубашку.
— Зачем?
— Проверю пригодность к жизни и судьбе.
Уверенный, грубоватый голос мужчины, требовательный тон, загадочное словечко «каратэ», рыцарский разлет крутых плеч, давящий, властный взгляд заставили паренька беспрекословно выполнить просьбу. Он стянул с себя рубашку, простенькую майку.