— Ничего ты не понимаешь! — не теряя веселого расположения духа, совестил черноусого пария Сухоруков. — Если ты землю теткой считаешь, то она и тебе кое-что припасла в наследство. Оставила она всем нам хитрое завещание: возьмите, дескать, мои миллионы нефтяные из-под болот и тайги. А-а-а? Уяснил?!
— Спи, миллионер!
— Нет, вдумайся в цифру, захолустная твоя душа! Первый миллион васюганской нефти! Родился он 20 мая 1982 года. Даже время точнейшее зафиксировано — 16 часов 50 минут. Миллион?! Потом их будет много, но первый! Это же единица и шесть нолей по соседству!
— Ты единица или ноль? — гнул свою линию Горкасенко, доставая пальцами из стеклянной банки консервированную сливу.
— Я-то?
— Да, ты-то.
— Я, может, точка после этой цифры. Высыпал последний самосвал песка на площадке под новую буровую вышку — и поставил этим точку.
— Ро-ман-тик!
— Хочешь, врежу?! — соскочив с кровати, подступился к скептику Андрей. — Не додай тебе копейку в получку— бухгалтерию передушишь. Приехал со своим безразмерным аршином северные рубли мерить. У одной
«Татры» душу вытряс. За другую примялся. Крутить баранку и осла можно научить. Эта машина знаний требует. Сам ты ноль пустостенный!..
Напуганный неожиданным оборотом дела, Горкасенко молчал, выпучив на водителя боязливые глазки. От волнения он не мог выдавить зубами и языком косточку из сливы. Она торчала за щекой большим бугристым нарывом.
— Ты мой миллион не трожь! — ворчал, укладываясь в постель, шофер. — Мне его не тетка — мать-земля дала… там их еще много… да, много… все наши.
Бывший таксист Ефремов везет меня на КрАЗе из Катыльгинского песчаного карьера в Пионерный. Разговорились.
— Я «Волгу» на Васюган променял. Не жалею. В городе светофоры, клиенты, гаишники замучили. До сих пор дверцы в голове хлопают… Выполнял раз необычный заказ: привозил для церкви три ящика кагора. Это вино у церковников за кровь господнюю сходит во время причащения. Подают его к обедне с кусочком просвиры… Ладно. Везу. На первом сидении заказчик в черном одеянии. Глаз со счетчика не сводит, вздыхает. Думаю: «Ах ты, церковная крыса, копейки считаешь! Или приход обнищал? Пузо-то у тебя, чай, не воздухом накачано?!». Ладно. Приехали.
Помог из багажника ящики выгрузить.
— Можно, — басит служитель, — с тобой кагорчиком рассчитаться?! После работы «причастишься» с устатку.
Отвечаю:
— Завтра на Север еду. Там васюганской нефтью причащусь. Господняя кровь жиже земной… Плати по счетчику и прощай!
Мимо с коротким рыком проносятся порожние «Татры», КрАЗы, трубовозы.
Смотрю на кованые, в рыжей шерсти, руки водителя. Думаю: они по крепости не уступят тому материалу, из которого отлита черная отполированная баранка. Везем песок для отсыпки дороги на Оленье месторождение.
— … Вот еще случай был, — вспоминает Ефремов, гуднув встречной машине. — Вез морского офицера. Стал он рассчитываться полусотенной бумажкой. Я ему всю выручку на сдачу сбагрил. Новая такая денежка, хрустит, как лист капустный. Стал после смены ее из кармана вынимать: вместо одной — две ассигнации в руках. Так плотно притиснуты были раньше. От тряски машинной разошлись. По забывчивости клиенты оставляют в такси зонтики, перчатки, книги, авоськи с фруктами. Но чтобы полста рубликов?! Сдал в стол находок. Самое интересное — офицер не хватился полусотенной. Видно, денег куры не клюют…
Бетонка от Пионерного повернула круто направо.
Супруги В-вы при разводе делили все: мебель, посуду — все, вплоть до постельного белья. Никто не хотел отдавать «живьем» другому узорчатый палас. Он занимал в квартире почти весь пол большой комнаты. Жена предлагала за него японский сервиз, пылесос «Буран», набор позолоченных ложек. Муж не уступал. Пришлось ровно по линейке разрезать палас надвое опасной бритвой.
Прошло полтора года.
Ни он, ни она не смогли порознь устроить свое новое семейное счастье. Злая или добрая судьба свела их снова под одну крышу. Опять стопками легло в шифоньер белье. Сервиз замял привычное место в буфете. Пылесос усердно вдыхал в себя общую пыль двухкомнатной квартиры.
В одно из воскресений супруги сшивали палас. Жена плотно притискивала ворсистые борта. Муж, заправив в большую иглу толстую капроновую нитку, вел аккуратную стежку. Протыкая кривым шилом очередную дырочку, пробовал шутить:
— Ничего, роднуля! Сшитое-то счастье прочнее.