Передъ умственнымъ взоромъ Ивана. Захарьевича промелькнула стройная фигура 19-лѣтней дочери, съ красивымъ и задорнымъ выраженіемъ лица.
— И когда «они» отцѣпятся отъ насъ? — Вслухъ произнесъ Иванъ Захарьевичъ. — Чего имъ, прости Господи, надо? Коммунію ихъ, что ли, не видали? И такъ почти безъ штановъ ходимъ… Стыда!.. Рассея такая здоровая, — а одѣться не во что…
Услышавъ голосъ своего хозяинэ, «Рыжка» фыркнулъ и поднялъ уши, но получивши въ бока ударъ каблуковъ — сжался и рысцой затрусилъ къ хутору казака Ивана Захарьевича Родимова.
— Мать, а мать! — сказалъ Иванъ Захарьевичъ своей женѣ Ѳедотьевнѣ, снимая съ уставшаго коня сѣдло. — Слыхала новость? Скоро гости, должно, будутъ… большевики — говорю. Станица — вся поднялась… Стало быть и мнѣ надо ѣхать…
Ѳедотьевна, старушка 60 лѣтъ, встрепенулась вся, бросила доить корову и поспѣшно подошла къ мужу.
— Большевики, говоришь? Опять они проклятые? — сказала она.
— Да… Надо ѣхать… Завтра утречкомъ напеки колобашекъ на дорогу, да найди шашку… Ружье-то въ станицѣ достану.
— А мы-то какъ же съ Васютой останемся? — упавшимъ голосомъ произнесла Ѳедотьевна. — Погубятъ они насъ, окаянные… Слышь, Захарычъ, ты бы дома остался?.. А? — просительно сказала она. — Куда тебѣ, старому, на войну идти? И такъ двухъ сыночковъ лишилась я, горемычная…
Старушка заплакала.
— Брось, старуха! — прикрикнулъ Иванъ Захарьевичъ. — Негоже говоришь… Сказалъ надо идти и все… Вся станица идетъ…
Иванъ Захарьевичъ пошелъ къ дому.
Въ это время изъ-за амбара, прямо къ воротамъ, подъѣхали три всадника, вооруженные винтовками.
«Кто бы это могъ быть?» — подумалъ Иванъ Захарьевичъ и спросилъ:
— Откуда Богъ несетъ, господа хорошіе?
— Мы не господа, — сказалъ одинъ.
— Ну станичники, — поправился Иванъ Захарьевичъ.
— И не станичники! — грубо произнесъ тотъ же всадникъ.
«Ага… Такъ вы вотъ кто!.. Вы самые товарищи-то и есть»… — молніей пронеслось въ сознаніи Ивана Захарьевича.
— Куда и откуда путь держите, товарищи?
— Ну вотъ…Теперь правильно, — засмѣялся одинъ изъ всадниковъ. — Мы товарищи и есть… Это вѣрно…
— А что кадеты или казаки по близости тутъ есть? — спросилъ второй.
— Нѣтъ… — махнулъ рукою Иванъ Захарьевичъ. — Какіе тутъ кадеты!.. Тутъ самой работящій людъ живетъ, самые трудовые…
— Это хорошо, — сказалъ молчавшій до этого третій «товарищъ». — Но ты-то живешь, какъ погляжу, настоящимъ буржуемъ… Впрочемъ, это мы увидимъ… Куда ѣхать на станицу? Сюда говоришь? — Ладно… Жди на ночь… Ночевать у тебя будемъ…
«Товарищи» повернули коней и поѣхали на Новопровальскій поселокъ, какъ разъ въ противоположную сторону отъ станицы, куда ихъ направилъ Иванъ Захарьевичъ, а черезъ полчаса не успѣвшій еще отдохнуть «Рыжка» мчалъ стараго казака въ станицу съ донесеніемъ, что «товарищи» уже близко и что надо ихъ «встрѣчать»!..
II
Пятую ночь не спитъ Ѳедотьевна. Страшно старушкѣ… Осунулась она какъ-то, морщины сильнѣй избороздили ея старческое желтое лицо. 4 дня прошло съ того времени, какъ уѣхалъ Иванъ Захарьевичъ, а до сихъ поръ нѣтъ отъ него никакой вѣсточки. Гдѣ онъ, родимый, сейчасъ, что съ нимъ дѣется, одна Царица Небесная знаетъ… Станицу-то отдали большевикамъ… Вотъ уже три большихъ партіи этихъ «анчихристовъ» прошло черезъ хуторъ на югъ… Одной ужъ коровки не досчиталась Ѳедотьевна. Можетъ, въ степи гдѣ, а, можетъ, и большевики увели съ собой… Слухъ дошелъ какой-то страшный: будто большевики забираютъ и отправляютъ къ себѣ въ тылъ всѣхъ молодыхъ казачатъ и особенно дѣвокъ. Сказывала это баба съ поселка, вчера только пріѣхавшая изъ станицы… Страшно Ѳедотьевнѣ… Болитъ сердце ея материнское за Васюту… Что бы отправить-то ее загодя на Кубань? Но бѣда въ томъ, что большевики-то застигли ихъ врасплохъ. Кабы знали, что такая исторія выйдетъ, не только на Кубань — въ Черкасскій бы отправили ее… Тамъ, баютъ, никогда большевиковъ не было… Тоска беретъ… Ноетъ сердце вѣщее, чуетъ оно какую-то бѣду, а какую — не знаетъ… А что, если помолиться Царицѣ Небеснсй? Ну-ка, старая…
Ѳедотьевна, кряхтя, поднялась съ периньі. Подошла — «гукая» босыми ногами по полу — къ переднему углу, гдѣ горѣла передъ святымъ образомъ лампадка — и упала ницъ. Долго молилась старушка, долго лежала она на холодномъ полу и въ горячихъ, но простыхъ выраженіяхъ просила Защитницу беззащитныхъ спасти жизнь ея мужа и не дать донюшку ея ненаглядную на поруганіе извергамъ рода человѣческаго… Нѣсколько успокоенная, Ѳедотьевна, наконецъ, поднялась съ «мостовъ», подошла къ кровати спящей Васюты и съ полчаса простояла надъ нею… А Васюта, раскинувши руки свои мускулистыя, загорѣлыя въ кистяхъ, сладко улыбалась «кому-то» во снѣ и совсѣмъ не ждала того, что случилось съ нею ровно черезъ часъ…