– Ну, так, – с неохотой согласился парень.
– А если лошади пропадут?
– Тогда да, может и в Почугеево рвануть, ударить в набат, людей кликнуть – татьба ведь! Татьба!
– Вот видишь, Федя! – Чугреев негромко засмеялся и хлопнул парнишку по плечу. – А на будущее тебе совет – глаза завидущие обуздывай, что не унести – не бери. Понял?
– Понял, – Федька сглотнул слюну. – Так что – меня с собой берете?
Антип хмыкнул в кулак:
– Берем, берем – куды ж тебя теперя девать-то? Пойду, господ разбужу.
– Гли-ко – господ! – шепотом повторил подросток. – Неужто и господа нынче в ушкуйники подалися?
– Подалися, а что ж? Времена такие настали, Едигей половину Руси разорил, куды мелким людишкам, своеземцам, деваться? Да и боярам некоторым… ладно, ждите тут.
Скрипнула дверь. В избе, в горнице, послышались приглушенные голоса – видать, поднимались-одевались Борисовичи. Воспользовавшись этим, Федька отпросился за лыжами и «небольшой котомочкой».
– Ну, что, готовы?
Ага. Похоже, снарядились.
– Я, Иван Борисыч, всегда готов, как пионер когда-то, – бодро отрапортовал молодой человек. – Федьку-то, местного, берем?
– Берем, берем, путь укажет… – Иван Борисович неожиданно смущенно крякнул: – Экх… Негоже, конечно, чужих холопей сманивать, ну да Бог простит. Тем более парень-то предупредил все же о хозяине своем, злыдне. Где он сам-то?
– Кто, злыдень?
– Да не злыдень, Егорша – парень. Как его – Федька, что ли?
Федька оказался тут как тут – ждал на крылечке, потом, как все вышли, тихонько поманил, зашагал первым. Шли по заднему двору, вдоль амбара, мимо овина, конюшни, коровника. Тут парнишка остановился:
– Он-вот, лествица. Подымем, да…
Егор с Антипом помогли поднять из снега массивную тяжелую лестницу, прислонили к коровнику, по очереди забрались на крышу… И тут залаял, заблажил пес!
– Тихо, Карнаух, тихо! – выругавшись, Федька быстренько спустился обратно во двор. – Тихо, Карнуша, свои. На вот тебе косточку… Ешь.
Лай тут же стих. Слышно было, как звякнула цепь, затем донеслось довольное урчание.
– Кушай, Карнаух, кушай.
Еле слышный свист. И вот уже Федька снова на крыше:
– Теперь туда, к частоколу. Лествицу перекинем и…
Лестницу едва затащили, хорошо, Борисычи – мужики дюжие – помогли. Крякнули, поднатужились, перекинули на частокол – так и выбрались, бросив сперва лыжи. Спрыгнули в сугроб, приземлились мягко, слава богу, ногу никто не подвернул, только Федька ушибся малость, застонал.
Егор настороженно оглянулся:
– Что случилось?
– Досадился чуток. Ничо, идти можно.
– Тогда пошли.
Встав на лыжи, беглецы направились к реке. Шли уверенно, быстро – проводник нынче был местный, надежный, и шпарил так, что Вожников едва за ним поспевал.
– Да не беги ты так! Сам же сказал – погони не будет.
– Не будет, то так, господине, – оглянувшись, согласился подросток. – Одначе все ж хочется ноги поскорей унести.
– Вижу, достал тебя твой опекун. Эх, был бы на дворе двадцать первый век – в полицию б на него накатал телегу!
– Телегу? Не! Сейчас на санях токмо. Аль вот – на лыжах.
– Тьфу ты, господи.
Егор не знал, как и отреагировать – вроде как посмеялся парнишка, однако на шутку-то не похоже, больно уж голос серьезен, да.
Ух, как они все погнали, лыжники чертовы! Вожников все пытался нагнать Федьку – да тот так летел, словно на крыльях, лишь бы от усадьбы Игната Голубеева подальше. Видать, достал своеземец…
– Эй, Федька… обожди.
Куда там. Неслись, черти средневековые. Ох, дать бы вам всем в морду, что ли? Может, легче бы стало на душе? А что? Ивану Борисычу – апперкот в челюсть, Даниле, братцу его – хук слева, Антипу – по печени, Федьке… Не, Федьке никуда не надо – негоже боксеру детей бить.
– Ну, вот оно, Белеозеро, и есть! – первым взобравшись на пологий, с па́рящими черными проталинами, холм, обернулся Федька. – Пришли.
– Пришли?
Переглянувшись, Борисовичи, побросав лыжи, рванули вверх прямо по проталинам, следом бросились и Антип с Егором.
– Господи! – Иван Борисович, сняв шапку, вгляделся вдаль и размашисто перекрестился.
Слева – если смотреть с юга, с холма – от устья Шексны, на фоне огромного, белого, с заметно подтаявшим припоем, озера, тянувшегося до самого горизонта, громоздилось скопище серых, неприметных избушек да огороженный деревянной стеной терем, словно из какого-то исторического фильма. Да, еще были церкви, тоже деревянные, некоторые – с позолоченными маковками. Егор ничему не удивлялся уже – все так, как и должно было быть в тысяча четыреста девятом году.