Ватажник в ответ расхохотался:
– Жукотин, паря, кто только ни грабил, ни жег! И князь Звенигородский Юрий, и хлыновские ушкуйники… Скоро, видать, захиреть сему городку – дорожа-то знаемая!
– Жу-ко-тин… – мечтательно прикрыв глаза, почти по слогам произнес Федька. – Улыбнулся: – Интересно поглядеть будет.
– Поглядишь еще, – хмыкнул Линь. – Увидишь.
Вольготно расположенный на правом берегу широкой Камы Жукотин (или, как называли его татары – Джукетау), как и почти все ордынские города, лишенный крепостных стен, растекся вдоль реки саманными домишками, ощетинился минаретами и дворцами знати, ловя солнце синими куполами мечетей, шумя базарами, караван-сараями, сияя окладами слюдяных – и даже стеклянных! – окон в домах богатых купцов – торговцев живым товаром.
С полсотни кораблей, в их числе и тяжелые крутобокие персидские суда – швартовались в порту, над лесом мачт орали белые чайки, кругом пахло свежепойманной рыбой и какими-то водорослями, а с другого берега ветер приносил явственный запах гари. Кого только ни встретишь в порту, на Большом рынке, на площадях и пыльных улицах – кого только ни было здесь, каких только людей, занесенных либо злой неволей, либо авантюрным ветром надежды. Темноокие и светлоглазые татары, частью даже блондины – не отличишь от русских! – кто-то из них называл себя прежним именем – булгары, а кто-то с гордостью откликался на имя кыпчак, смуглолицые охотники мари, лесовики эрьзяне, что били стрелой белку в глаз, рыжебородые персы-купцы, привезшие пряности и драгоценную посуду в обмен на белотелых русских рабынь – о, их было во множестве! И рабыни, и рабы – в Орде – самый ходкий товар, державшийся в самом черном теле. Впрочем, многих, кто познатней, голодом да тяжким трудом не морили – ждали выкупа, целый промысел на этом выстроен был – хорошо налаженный бизнес.
Лишь Окунев с дружком своим Карбасовым Иваном не новички в Орде были – когда-то им из рабства удалось счастливо бежать, редко, но все же случалось и такое. Тем более сейчас, когда вольные люди ушкуйники наводили на татар ужас не меньший, а, может, и больший, чем когда-то – не так уж давно – Тимур.
Услышав наивный вопрос Егора о сотнике Берды-бее – как, мол, его тут, в таком многолюдстве, искать? – друзья лишь хмыкнули.
– Ничо, Егор! Чай, не иголка – сыщется, надо только места рыбные знать.
«Рыбные» места эти крученые мужички знали – сунув коренастому востроглазому молодцу в синем просторном халате – портовому чиновнику – несколько серебрях – тамгу, у него же что-то спросили по-татарски… или, лучше сказать – по-тюркски – язык кыпчаков-половцев был в Орде государственным.
– Туда, туда, – проворно убрав денежки, молодец замахал рукой. – До базара, а там спросите – всякий покажет. Якши!
Приятели переглянулись:
– На базар так на базар. Пошли, Егорий.
– А как же мы найдем его, этот базар? – на ходу выспрашивал Федька, взятый Вожниковым с собой по его же, Федькиным, настоятельным и слезным просьбам.
Вот хотелось парню город посмотреть, пуще неволи хотелось!
– Да найдем, – отмахнулся Окунев. – Чего его искать-то? Вон, куда все люди идут – туда и мы. А там спросим.
– Эй, ты только пасись, Федя, – на полном серьезе предостерег Егор. – Отстанешь от нас, потеряешься, тут тебе и пропасть! Накинут из-за угла на шею аркан, схватят, в неволю уведут – и глазом моргнуть не успеешь!
– Что, правда, что ли? – оглядываясь вокруг, опасливо молвил отрок. – Не-е, я от вас никуда… Да и кинжалец при мне, и кистенек… ежели что – уж от души огрею.
– Ишь, молодец – кистенек прихватил.
– А как же!
На просторной базарной площади шумел, колыхался рынок. Сотни людей, гул, запах давно не мытых тел и верблюжьего помета перебивался дымом жаровен, на которых жарили мясо, тут же и продавали, завернув в тоненькие, выпеченные рядом, в глинобитной печи, лепешки.
Бросив торговцу пару медях, ватажники наскоро подкрепились в тени высокого карагача, затем Линь подозвал босоногого мальчишку-водоноса, купил на всех четыре стакана воды. Напились. Окунев что-то спросил… кивнул, обернулся к старшому:
– Тут недалеко, Егорий. Водонос сказал – сразу за мечетью.
За приземистую, с высокой иглой-минаретом – мечеть вела узенькая кривая улочка, залитая нечистотами, впрочем, успевшими уже подсохнуть. Вожников все же брезгливо сморщился, даже заткнул пальцами нос. И все же тут было как-то уютно – тихо, шум рынка остался там, за углом, за мечетью.
– Эвон, кажись, эта корчма, – замедлив шаг, задумчиво молвил Карбасов. – Линь, что татарчонок сказал-то?
– Сказал – там и увидите харчевню рыжего Хаттадина. Ну да – она и есть. Вон, на дворе – рыжий.