Шли долго, наверное, часа три, вряд ли меньше, и Вожников уже собирался объявить привал, когда идущий впереди проводник обернулся, кивнул:
– Вон она, баба! Теперь скоро уже.
Тут и остановись немного перевести дух. Достали баклажки с водой, остатки вчерашней печеной рыбы. Напившись, Федька, раскинув руки, повалился в траву, уставился в высокое небо, лежал, улыбался каким-то своим – наверное, хорошим – мыслям. Впрочем, долго нежиться молодой атаман ему не дал, велел вновь собираться в дорогу. Пошли. Чем дальше от реки отходили, тем меньше дул ветер, вот уже и совсем перестал, и капли соленого пота стекали по спинам ватажников, противно липла к телу одежда. Хорошо еще, шли налегке, без кольчуг, без броней – это было бы слишком уж подозрительно, хотя тот же Никита Купи Веник и предлагал «молодшей дружине» просто сразу – без всяких хитроумий – напасть, дальше уж будь, что будет. Кто знает, может, и в самом деле это было бы лучше, однако Егор все-таки явился из двадцать первого века, и не склонен был зря лить чужую кровь – даже вражью. Может, оно все еще как-нибудь так обойдется… без смертоубийства, без кровушки.
– Кочевье! – резко остановившись, Осип Собачий Хвост вдруг упал на колени в траву, склонился… выпрямился, обернулся: – Пастбище – конским пометом пахнет. Теперь с осторожностью надо идти – как бы пастухи раньше времени не заметили.
– Далеко еще до сотника?
– Да не очень. Можно даже спрятаться в каком-нибудь овраге да знака ждать.
Так Вожников и сделал: ватажники прошли еще километра четыре, пока не укрылись от глаз пастухов в тенистом, густо поросшем смородиной и малиной овраге. Отдыхали, лакомились ягодами да внимательно посматривали на небо.
– Ой, вкусны, – причмокивая, приговаривал Федька. – А крупны-то, сладки!
Таким образом, по прикидкам Егора, гужевались где-то часа полтора-два, а, может, и больше – и сам Вожников, и наиболее умные его люди – тот же Линь с Карбасовым Иваном – уже стали волноваться: а сладилось ли у старшей ватаги? Все ли прошло, как задумали? И, если да – то где условные знаки? Если же нет, то что теперь делать – возвращаться назад, к ушкую, или все-таки ждать.
– Ждать будем, – решительно молвил молодой вожак. – Как стемнеет, обратную дорожку найдем?
Осип отвечал философски:
– К реке уж как-нибудь выйдем.
– Ну и славненько, – потер руки Егор. – А там, поутру, и ушкуй сыщем.
И все же, хоть он и хорохорился, напуская на себя уверенность и веселье, в душе-то наблюдалось смятение – ладно, задачу не выполнили, черт с ней, не Сталинградская битва, куда важнее другое – что со «старшой» ватагой? Целы ли ушкуйники, разбиты? Или просто не удалась хитрость? Никто дальние пастбища защищать не явился, наплевал сотник Берды-бей на свои стада и отары.
Не-ет, не может быть! Он же жаден, сотник.
– Дым!!! – когда уже устали ждать, вдруг выкрикнул Федька. – Смотрите – дым! Дымы даже!
Вожников опрометью бросился из оврага, следом за ним выскочили и Окунев Линь с Иваном, и Осип…
Далеко, от реки, ветер гнал по небу три сизых дымка, слабеньких, едва заметных. Если б не востроглазый Федька, так и пропустили бы, не углядели.
Впрочем, не только один Федька дымки заметил – средневековые люди вообще были весьма наблюдательны… в отличие от Егора.
– Идем, – махнул рукой Вожников. – Ну, парни – последний рывок остался. Теперь уж нам ждать нечего, теперь уж – как можно быстрее.
Ватажники двинулись в путь, почти побежали, и вскоре впереди, за реденькой березовой рощицей, средь зеленых лугов показались шатры – белые половецкие вежи.
Собачий Хвост ухмыльнулся:
– Ну, вот и кочевье.
– А оно точно – Берды-бея?
– Кроме него, тут ошиваться некому, от каменной бабы и до самого Синего леса вся землица – сотника. Кто чужой стада свои пустит – сразу война.
Шатры быстро приближались, на глазах приобретая объем, вот уже показалась отара овец, за ней – коровье стадо.
Трое всадников словно вынырнули из степи, взяли в намет, понеслись навстречу ватажникам в бешеной скачке. Тут же и осадили коней, что-то закричали.
– Спрашивают, кто такие, – перевел Иван Карбасов.
Осип вышел вперед, поклонился и принялся что-то пространно втолковывать приблизившемуся всаднику – смуглолицему парню в кожаной круглой шапке и накинутой на голое тело овчинной жилетке-кожухе.