– Лодка готова, уважаемый. Можем плыть.
– Вас всего трое? – удивился священнослужитель. – Не боитесь?
– Полагаете, могут напасть? – вопросом на вопрос отозвался Вожников и тут же поинтересовался: – Откуда вы так хорошо знаете русский?
Мулла ответил уклончиво:
– Я много где был. И знаю не только русскую речь, но и арабскую, и латынь.
Поплыли – Федька с Митрей на веслах, Егор с татарином – на корме. Полдороги молчали, а потом Федька, щурясь, спросил:
– Можно и Митре в нашу ватагу?
Молодой атаман аж закашлялся: детей еще в шайке не хватало, ага! Ухмыльнулся:
– А батька-то твой, Митря, как? Так единственного сына и не увидит? О жене, матушке твоей покойной, не узнает, о сестрах? Так и будет один бедовать?
– Не! – мальчишка опустил весло и чуть было не расплакался. – Батюшку я не брошу, вернусь! Как он, кузнецом буду.
– У-у-у, – протянул Федька. – А ведь просился в ватагу, меня с атаманом поговорить подбивал, сам-то боялся. Ты ж у нас теперь атаман, Егорий! Ну, для всей нашей ватаги.
– Еще не выбрали, – молодой человек нахмурился, глядя, как расходятся от носа лодки волны.
– Так выберут, за тем дело не станет, – убежденно сказал подросток.
Потом ухмыльнулся и закатил Митре леща:
– Ну, ты гребешь, аль сиднем сидеть будешь?
– Да гребу, гребу же…
Расслабленно откинувшись на корму, Вожников смотрел на проплывавшие мимо пейзажи – луга с сочными голубыми травами и пасущимися стадами, засеянные золотой пшеницей поля, вишневые и яблоневые сады, березовые рощицы и дубравы. Вот – одна за другой – показались и небольшие, с белыми саманными домиками деревни, с виду очень даже ухоженные.
– Красивая у вас земля, – Егор повернулся к ордынцу. – Поля, луга, рощи. И река эта… Кама, широкая.
– Кам-река – жизнь наша, – коротко отозвался мулла. – А нынче – смерть.
– Вы сами несли смерть, – возразил молодой человек. – И до сих пор несете. Тот же эмир Едигей…
– А ваши ушкуйники лучше? – тонкие губы священнослужителя гневно изогнулись… Впрочем, тут же на лице его появилась ровная улыбка – мулла (звали его Ильхон-ходжа) умел владеть собой, и этим, а также и явной ученостью своей весьма импонировал Вожникову.
– Вы пришли на наши земли первые, – тихо промолвил Егор. – Явились с мечом.
Ильхон-ходжа нервно дернулся:
– Мы, булгары, ни на чьи земли незваными гостями не являлись! Всегда жили здесь, пахали, сеяли, строили.
– А Едигеева рать? И все прочие рати?
Мулла опустил глаза – высокий, белокожий, с худощавым, с тонкими чертами, лицом, обрамленным иссиня-черной бородкой, он чем-то напоминал испанского гранда.
– А насчет Тохтамыша как? – не отставал Вожников. – А Мамай?
– Мамай – инсургент, – на этот раз собеседник выразился по-ученому. – А дети Тохтамыша нашли убежище на Руси. Что же касается эмира Едигея… о, быть может, он для нас наказание.
– Что ж вы его терпите? А?
– Подождите, – поморщился Ильхон-ходжа. – Попытаюсь выразить на вашем языке свои мысли… верней, не мои, но схожие с моими. Сейчас, сейчас… вот.
Мулла прикрыл глаза и нараспев прочел:
– Омар Хайям? – улыбнулся Вожников.
Его собеседник удивленно хлопнул глазами:
– Вы знаете Хайяма?
– Кто ж не знает Хайяма?!
Егор прикрыл глаза – действительно, как в том анекдоте – «кто ж не знает старика Крупского?» Омара Хайяма молодой человек даже когда-то читал, единственного из восточных поэтов, других и не ведал – не интересовался просто.
– Я сам, верно, такой вот мячик… – прошептал молодой человек.
Да уж, забросило!
Однако он же сам, Егор Вожников, это мячик и кинул – самого себя, уж так получается. Захотелось, блин, кое-чего – получил, нате вам, по полной программе! Ну, бабка Левонтиха… Хотя, а колдунью-то что зря винить? Самого себя надо.
– Вот мое селение, – показал рукою Ильхон-ходжа.
Лодка причалила, мягко ткнувшись носом в траву. Мулла выбрался на берег, обернулся, поблагодарил, и даже, как показалось вдруг Вожникову, выразил некое сожаление:
– Вы не такой, как все, достопочтенный господин Эгор. Могли бы поговорить… Прощайте.
– Прощайте и вы, достойнейший Ильхон-ходжа.
Челн тронулся в обратный путь, сидевшие на веслах мальчишки развеселились – смеялись, толкались, брызгались… молодой человек не обращал на них внимания – думал. Заставил задуматься мулла, вернее – Омар Хайям. Как там у него про мячик?