Выиграла Джованна, но на этот раз девочка не стала задаваться: она думала о другом.
Последним прибежал Джиджино всего с одним листком, но зато это было почти целое объявление.
— Джованна, смотри, проводится какой-то конкурс… — сказал Джиджино.
Девочка через два года собиралась поступить в учительскую семинарию. Её мать служила в школе уборщицей и мечтала о том, чтобы дочь тоже работала в школе, но не мыла полы, как она, а учила детей.
— Какое ей дело до конкурса, если сейчас каникулы! — презрительно воскликнул Марко.
— Эх, ты, невежда! — отрезал Джиджино. — Те, кто учатся, всегда интересуются такими вещами.
— Видали, невежда! Конечно, Марко не зубрит латынь, как ты, ему нужно работать, — вмешалась Джованна, — но он в тысячу раз смелее тебя, и к тому же он капитан футбольной команды, а ты даже не входишь в число игроков!
— И потом, тоже мне конкурс! — добавила она, взглянув на объявление. — Это же не в учительскую семинарию, а в артиллерийское училище! Терпеть не могу людей, стреляющих из пушек! Уж не собираешься ли ты записаться туда, трусишка?
Все засмеялись. Джиджино действительно не принадлежал к числу храбрецов. Правда, он был отличником в школе, но разве это для ребят представляет какую-нибудь ценность?!
— Что будем делать дальше? — спросил Марко. Ему хотелось внести предложение, но он боялся: вдруг его не поддержат.
Дети называли разные игры, но ни на чём не могли остановиться. Все думали об одном и том же, только никто не решался высказаться первым.
— Какие же вы все лицемеры! — не выдержала, наконец, Джованна. — Предлагаю пойти к слепому; надеюсь, не будет возражений!
Возражений не последовало.
Когда ребята пришли на площадь, они сразу увидели мальчика: он сидел на стуле у входа в театр. Несмотря на жару, на нём был тот же разорванный плащ, что и в прошлый раз, только на коленях вместо книги он держал аккордеон.
Утром площадь казалась совсем другой — большой и нарядной. На розовых фасадах дворцов отражались сверкающие лучи солнца, а прохожие были одеты в разноцветные летние платья. Только слепой оставался таким, как прежде; в нём ничто не изменилось, для него день ничем не отличался от ночи.
— Сколько у нас денег? — спросила вдруг Джованна.
Казначей достал тетрадку, неуклюже сшитую суровыми нитками.
— 1924 лиры, — ответил он, заглянув туда для пущей важности. Отец мальчика работал продавцом в магазине канцелярских товаров и приносил ему бракованные листы бумаги, с надписями наверху — «приходы» и «расходы». Нетрудно было, разрезав листы, сделать из них настоящую бухгалтерскую тетрадку и стать кассиром команды.
— Порядочно, — сказала Джованна. — В таком случае, дай мне пятьдесят лир.
— Что?! — воскликнул Казначей, для которого эти деньги были дороже любого сокровища. — Мы должны купить мяч и заплатить за футбольную площадку для реванша над командой из Сан Джованни. Это вопрос чести!
Джованна сощурила глаза. Когда она так делала, ребята знали: девочке в голову засела упрямая мысль, и переубедить её теперь невозможно.
— Перестаньте! — закричала она. — Я прошу всего пятьдесят лир!
Поведение Джованны представляло серьёзное нарушение устава команды: деньги, добытые с огромным трудом, считались неприкосновенными. Они составляли фонд команды Сан Лоренцо, а детская команда, известное дело, всё равно что народная милиция, всегда готова защищать честь своего квартала. И, прежде чем войти в состав команды, нужно дать клятву, что обязуешься слушаться капитана и сражаться до последней капли крови за то, чтобы твой квартал считался самым сильным кварталом Рима. И ребята команды Сан Лоренцо, дети простых рабочих, издавна славятся своим бесстрашием и мужеством.
Взять пятьдесят лир из кассы, накануне футбольного матча с заядлым противником — командой Сан Джованни, было равносильно предательству, всё равно, что во время боя перейти во вражеский лагерь или во время ссоры позвать полицейского.
Все выступили против Джованны, включая Джиджино, который очень хотел быть её другом, но с такой изменой даже он, не член футбольной команды, никак не мог примириться.
— Ты не получишь ни одного сольдо! Эти деньги неприкосновенны! — заявил Казначей.
Джованна сощурила глаза ещё больше.
— Вы мне дадите деньги сию же минуту, — сказала она угрожающе, — или дело дойдёт до драки! Не думайте, если я девочка, то испугаюсь вас! Дайте мне пятьдесят лир для слепого!