Костя понял отца, понял, как это бывает, когда сглатываешь комок в горле.
А к вечеру пришла мама с работы, и Гена, выспавшийся и совсем протрезвевший, стал просить у матери пятерку или хоть трешку. Он был изобретателен, как все Костромины, он говорил матери, что она должна ему дать денег, потому что из-за него все ее жалеют, а если бы не он, то кто, бы и пожалел ее? Он угрожал, что пойдет воровать, сумочки у бедных женщин отнимать — за трояк!
— И вот будет суд, и кого же осудят? Тебя, мамуля, за то, что ты пожалела трояк родному сыну и тем самым, — ораторствовал Гена, — толкнула сына на преступление!
Костя вышел из другой комнаты, попросил:
— Отстань от матери.
— А у тебя есть трояк? Нет? Ну так и закрой дверь!
Он продолжал свои речи и, наконец, схватил мать за руку. Мама закричала. Костя бросился на него…
Он был сильнее Гены, но и сейчас не мог его ударить, а только пытался скрутить, свалить, сам не зная зачем и что будет дальше. Мама кричала, зажимая себе рот, с ужасом глядя на дерущихся сыновей, и не знала, кого ей больше жалеть: несчастного старшего или несчастного младшего…
А Геннадий старался как можно больнее и сильнее ударить брата, вымещая на нем всю злобу, застоявшуюся в руках и ногах, потому что ни один человек на свете больше не позволил бы Гене бить себя, а ему очень хотелось кого-нибудь избить. Наконец Косте удалось обхватить его и с силой прижать руки, — но с Геной случилась истерика, он порывался кусаться, плевал, изрыгал ругательства, не стесняясь матери…
Костя умирал от стыда. Одно только чувство владело им: стыд, стыд, стыд! Ну когда же это кончится? И как это кончится? Безмерный, невыносимый стыд… Он отпускал брата — и тот сразу же бросался на него с кулаками, разбил Косте губу, подбил глаз, и сто раз поднимал Костя руку, чтобы ответить ему, но рука бессильно опускалась… Стыдно было Косте, все стыдно, так что когда в дверь позвонили и мама открыла, обрадованная, и оказалось, что это Керунда, то Костя закричал:
— Уходи! Уходи, тебе говорят!
Чуть бедная Клава не получила всего того, что причиталось старшему брату Кости, потому что, вообще-то говоря, Костя был не из тех, кто легко сдерживает себя, хотя в это и трудно будет поверить после только что описанной сцены.
Да ведь и Клава Киреева была не из тех, кого можно выставить за дверь! Мигом увидав, что здесь идут привычные ей «кровавые бои», и вовсе не считая семейный скандал и драку чем-то постыдным, не понимая, чего это Костя кричит ей: «Уйди!» — вместо того чтобы обрадоваться помощи, Керунда не только не ушла, а еще и бросилась с кулаками же на Гену и успокоила его в один миг, одним движением! Это она умела: при виде ее самые пьяные парни быстро трезвели, перепуганные таким напором.
— Мы у Алексея Алексеевича все, — сказала Клава, победоносно окончив кампанию. — Придешь?
— Приду, — сказал Костя, хотя больше всего ему хотелось забиться в угол, лицом к стене, и чтобы его никто не видел и он никого не видел.
— Придешь? — вверх и вниз повела головой Керунда, словно дважды кивнула.
— Приду, — сказал Костя.
Клава вежливо попрощалась, строго посмотрела на уставшего Геннадия, который смотрел на нее, в свою очередь, с глубочайшим изумлением, не понимая, в чем ее власть, — и покинула дом Костроминых.
Мама пригорюнившись сидела на кухне. Костя вошел, налил холодного чая, стал жадно пить.
— Побудь со мной, Костя, — сказала мама. — Вот и в наш дом несчастье пришло…
И мама сказала Косте, чтобы он сразу и с этой минуты повзрослел лет на десять, на двадцать, на тридцать.
— Об отце думай, — сказала мама. Кроме Кости, ей решительно не на кого было положиться.
Они все стояли внизу в это время, почти вся ватага, но подняться к Косте никто не решался, пока Керунда не сказала:
— Да что тут такого?
Вернувшись, Клава дала полный отчет, и сразу все стали вспоминать всевозможные истории про Гену Костромина: кто его на Семи ветрах не знал?
И сразу, по привычке: что делать? Никто не высказывал сожалений, никто и не ругал Геннадия, чего его ругать!
Простой вопрос: что делать?
— Поймать его, взять за шкирку: пусть скажет определенно! — предложил Паша Медведев. С этого всегда начиналось — поймать, схватить, пригрозить…
Саша Медведев слышал, что таких гипнозом лечат, — нет ли у Ларисы Аракеловой среди ее бабушек и дедушек такого врача?
Нет, только окулист, две бабушки-инженерши, остальные рабочие.
— А в армию чего не берут его?
— У него болезнь ушная.
— А можно взять да ходить за ним, — сказал Игорь. — Куда он, туда и мы…
— Он же не девчонка, чтобы за ним бегать!