— Ну ладно. Так тому и быть, — смягчился Пантелеич. — Я тебя, Семён, давно знаю. Ты человек честный. И кормщик знатный. Ступай. Малёк нальёт тебе стаканчик.
Ефимка отправил в рот очередной вареник, запил глотком клюквенного морса и обмакнул перо в чернила. Он сочинял новую пьесу про злоключения купеческого сына, изрядного разгильдяя, приехавшего торговать на ярмарку и проигравшего весь товар и казну карточным шулерам.
Услышав разговор Семёна с трактирщиком, он отложил перо и обратился к кормщику:
— Кто же пьёт один, Семён. Айда ко мне. А чтобы ты не думал, что я просто хочу угоститься за твой счёт, куплю нам на двоих ещё самого лучшего пойла, что подают в этом заведении.
Семён радостно крякнул и уселся за столик крепостного драматурга.
— Был я на днях в театре, — пропустив по первой, сказал кормщик, — смотрел спектаклю, про то, как благородная девица из романтических побуждений бежала из дома и попала в вертеп к разбойникам. Это ты сочинил?
— Я, — ответил Ефимка, закусывая водку вареником.
— Вот честно скажу, животик чуть не надорвал со смеху. Ох и складно ты сочиняешь Ефимий. Как тебе это удаётся, ума не приложу.
— Всё дело в хорошем аппетите, за что и выпьем, — крепостной драматург вновь наполнил оловянные чарки.
После второй выпили по третьей, после третьей по четвёртой и к наступлению темноты оба уже едва вязали языки. Семён не стоял на ногах. Ефимка же, хоть и порядком закосел, но каким то чудом был в состоянии стоять на ногах и более-менее здраво рассуждать.
— Напоил человека, так хоть доведи до пристаней, — сказал трактирщик.
— Доведу, — кивнул головой Ефимка и, поддерживая собутыльника, вышел на улицу.
Они, шатаясь, направились в сторону макарьевского кладбища. Когда вокруг вместо мачт из земли вдруг выросли могильные кресты, Семён слегка очухался и протёр глаза.
— Куда это ты меня привёл, — спросил он, вмиг протрезвев от страха.
Ефимка ничего не ответил, только сунул два пальца в рот и тихо свистнул.
В ответ из темноты возникло страшное чёрное приведение. Кормщик упал на колени и принялся бормотать «Отче наш». Приведение накинуло ему на шею удавку. Степан захрипел и задёргался, пытаясь вырваться. Ефимка схватил его за ноги и держал до тех пор, пока язык убиенного не вывалился изо рта, а из портков полилась моча и экскременты. Ефимка отпрянул и, отползя в сторону на карачках, добавил к греху лишения человека жизни, грех осквернения чьей то могилы блевотиной.
Убийца положил тело на землю. И тут же со всех сторон из темноты полезли другие призраки. Один из них подошёл к Ефимке, разразившемуся к тому времени слезами:
— Сделанного не вернёшь, — произнёс он. — Так что будь мужиком, кончай хныкать.
Ефимка послушно вытер нос рукавом.
— Я сделал, что ты велел барин. Давай обещанное.
— Вот это разговор, — засмеялся помещик Филин, ибо это был он.
Затем вынул из кармана кафтана тугой кошель и вложил его в руку Ефимке.
— Если начнут спрашивать про пропавшего кормщика, тверди, что когда вы шли по улице, он от свежего воздуха малость протрезвел, и сказал, что дойдёт до судна сам.
— А ну как на дыбу подвесят.
— Насчёт этого не волнуйся. Не подвесят, — успокоил парня Филин. — Я обо всём позаботился.
Зажгли фонарь. Фрол, задушивший кормщика, взвалил труп на плечо, и они направились к свежей могиле, в которой накануне похоронили местного плотника, скончавшегося от сифилиса. Могилу раскопали, гроб вскрыли. Там лежало уже начавшее разлагаться тело с уродливым провалившимся носом.
— Скучно небось одному лежать, — усмехнулся Фрол. — Вот тебе приятель.
И опустил в гроб Семёна. Затем могилу закопали, надежно погребя тайну преступления.
Глава XXIII
Предыстория событий описанных в предыдущей главе. Я прихожу на Макарьевскую ярмарку и нахожу Матвея Ласточкина. Прибытие царёва корабля. На старой мельнице. Матвей Ласточкин рассказывает всё сержанту Антипу Гуляеву и мы заручаемся его поддержкой. Ассамблея у макарьевского коменданта.
Ватажники Галани пришли на ярмарку за два дня до описанных выше событий. Пришли по одному, разными дорогами, чтобы не вызывать подозрений у стоявших в полосатых будках стражников. Ночлег каждый должен был искать себе сам. Встретится договорились на следующий день на заброшенной мельнице, находившейся в двух верстах от Лыскова.
Я впервые оказался в столь людном месте, каким была Макарьевская ярмарка. Не было никакой возможности идти туда, куда мне хотелось. Толпа сама несла меня по лабиринту торговых рядов. Не в силах сопротивляться людскому потоку, я отдался в его власть и вскоре оказался на берегу Волги, где выстроились многочисленные суда, на которых торговали рыбой и икрой.