V
Общество больно. Единственная надежда, единственное средство — Папа.
Пий ХПоскольку очевидно — и никто не скрывает того, — что всякое совершенство заключается в том, чтобы принимать и сносить удары судьбы покорно и без паники, свободно и жизнерадостно, и так вплоть до самой смерти, не задаваясь вопросами, к чему это и откуда, за исключением открывающихся нам на каждом шагу чудес Божиих — по крайней мере так утверждают мистики, — не менее очевидно было и то, насколько далек от этого идеала брат Гаспар, поскольку Богу снова не было угодно, чтобы в свою шестую ватиканскую ночь он смог возлечь на ложе сна с миром, как то подобает каждому доброму христианину, хотя причины всех этих забот и тревог не могли быть более ясными и недвусмысленными, ибо совесть брата Гаспара была обременена, во-первых, долгом перед его высокопреосвященством кардиналом Кьярамонти, а во-вторых, пусть и меньшей, но тоже не совсем уж ничтожной задолженностью, которой он был обязан господину архиепископу, причем в общей сложности оба долга составляли такую сумму денег, какой у него никогда не водилось и какая вряд ли могла появиться, а между тем его высокопреосвященство манипулировал картами так же умело, как, без всяких на то сомнений, проделывал уже второй вечер подряд. Его стиль игры можно было бы определить как бесстрастный и систематичный; холодный, тусклый и бессердечный; он не принадлежал к числу игроков, которые полагаются на интуицию, им руководила вера в статистику, и он не давал увлечь себя необоснованно высоким ставкам своих противников; если в какой-либо партии ему не везло, он отделывался минимальными неизбежными потерями, делая вид, что терпит значительный ущерб, и наоборот, если партия оставалась за ним, лестью кружил голову остальным игрокам и причинял им огромный и нелепый урон, несоразмерный предопределениям судьбы, поскольку в иных случаях ему хватало пары семерок, чтобы запугать игрока, который мог бы у него выиграть, и в пух и прах разгромить другого, делавшего ложную ставку. Он был наделен особым талантом, который позволял ему владеть выражением своего лица и притворяться, что у него на руках ничего нет, когда все было в его руках, однако все эти наблюдения приходили, когда было уже поздно, и вполне могли считаться несвоевременными, так как было яснее ясного, что причина всех бед именно в нем, открыто признававшемся, что карты — его слабость.
Таким образом, брат Гаспар и эту ночь провел очень плохо, даже хуже, чем предыдущую, чуть ли не каждую минуту просыпаясь из-за кошмаров и невыносимых видений, которые его возбужденный мозг проецировал на занавес закрытых век, так же как и из-за комара, снова появившегося и упрямо не дававшего монаху покоя, причем что-то подсказывало ему, что это не простой комар, а тот, которого он подцепил за базиликой Святого Петра и который последовал за ним, чтобы обосноваться в его спальне и нарушать его отдых, не давая ни минуты передышки в эту шестую ватиканскую ночь, и, несмотря на неоднократные попытки затеять на него охоту, все они ни к чему не привели. Что касается бесконечных кошмаров, преследовавших его во сне, то они кишели вампирами и демонами; летучими существами, искавшими, как бы получше впиться ему в вены, высосать кровь и окончательно погубить его; мрачными улыбками и пугающим хохотом; внезапными сменами света и неожиданных ужасов; бегством от преследования по галереям, коридорам и часовням; тенями, укусами, криками и снова бегством, раз за разом, от смерти, которой так и не удавалось его настичь, пока он не понимал, что это происходит потому, что он уже мертв и уже одержим и превращен в одного из омерзительных демонов, наподобие тех, которым доставляло такое удовольствие со смехом созерцать его агонию. Таким образом, в ту ночь он с полдюжины раз просыпался, вскакивая на постели, и столько же раз снова впадал в забытье. К счастью, всегда наступал момент, когда, поднявшись на поверхность из мрачных глубин, сознание подсказывало ему, что все это лишь сон, и тогда он твердо решал проснуться навстречу бессонному свету, так как страх и беспокойство, которые он почти постоянно испытывал, были едва выносимы. Прежде чем зажечь ночник, он чувствовал жужжание комара у себя над ухом и ненавидел и проклинал его на все лады; странно, однако ему казалось, что комар напоминает викария Лучано, а иногда его воображение разыгрывалось настолько, что при взгляде на насекомое брату Гаспару казалось, что его крохотная головка — скрупулезная копия головы кардинала Кьярамонти или монсиньора Ванини. Но из всех кошмаров сильнее остальных ранил его душу тот, в котором монсиньор Лучано Ванини исполнял роль главного демона, тот, в котором ему приходилось платить дань и в конце концов склонять голову и сгибать спину перед горькой чашей и игом креста, и в таком положении формально заключался договор, по которому Гаспар пил кровь монсиньора, холодную, как у рептилии, а тот жадно пил его кровь. Так что той ночью он целиком предавался Лучано Ванини, сливаясь с ним воедино, и холодная, как лед, кровь монсиньора текла по жилам бедного Гаспара, и только тогда Ванини объявлял ему, что аудиенция с Римским Первосвященником состоится скоро.