— Дружище, почему бы вам не покупать еду в супермаркете, как все, и тем самым не избавиться от дополнительных хлопот?
— Монастырская жизнь, сами знаете…
— Да, да, конечно, монастырская жизнь, нельзя смотреть на все через розовые очки…
— Правду сказать, хоть я и не люблю жалобиться, мы дотягиваем до конца месяца только благодаря добровольным пожертвованиям полусотни наших прихожан.
— Так, значит, вы довольны своей паствой?
— Можно сказать и так.
— Что ты имеешь в виду?
— Что они, конечно, хотят помочь нам, но делают это, мягко говоря, скромно.
— Взгляните на птиц небесных: они ни сеют, ни жнут, ни собирают в житницы, — сказал Папа, — и Отец ваш небесный питает их. Вы не гораздо ли лучше их?
— Конечно.
— Итак, не заботьтесь и не говорите: «что нам есть?», или «что пить?», или «во что одеться?». Отец ваш небесный знает, что вы имеете нужду во всем этом. Ищите же прежде Царства Божия и правды Его, и это все приложится вам. Итак, не заботьтесь о завтрашнем дне, ибо день завтрашний сам будет заботиться о своем: довольно для каждого дня своей заботы. Матфей, глава шестая, стих тридцать четвертый, если ты снова меня не поправишь. Скажи честно, — закончил Папа, несмотря на свою непогрешимость, ни словом не обмолвившийся о чеке, который брат Гаспар рассчитывал рано или поздно получить, почему он и не нашел лучшего выхода, кроме как дождаться более подходящего момента, чтобы вернуться к делу и довести его до конца, а возможно, неожиданно и резко (без обиняков и экивоков) заявить, что нужды монастыря намного превосходят ограниченные ресурсы, которыми он располагает. — Тебе плохо, брат Гаспар? Что-то ты побледнел.
Внезапно брат Гаспар понял, насколько важно поведать Папе все свои самые потаенные тревоги и печали.
— Святой Отец, — заявил он, — думается мне, что святой Петр и другие апостолы немало удивились бы, увидев, что здесь происходит.
— Давай начистоту, брат Гаспар, — сказал Папа. — Все, кто приезжает в Ватикан, всегда немного смущаются, это нормально, так что не надо строить передо мной какую-то важную птицу. Скажу больше: смятение предшествует куда более глубокой вере. Без смятения вера немногого стоит. Я бы даже сказал, что Святому Духу нравится оказываться там, где царит смятение, где возникают вопросы, потому что без вопросов вера превращается в привычку, в укоренившееся обыкновение, выраженное горсткой внешних признаков, лишенных всякого смысла. Нет ничего более упорядоченного, чем смерть, это состояние вечного покоя. Когда я умру, а тебе взбредет в голову писать мемуары (уверен, что ты этим кончишь, плутишка), приведи в точности слова, которые я тебе сказал, не впадай в искушение приукрасить их цитатой из Блаженного Августина или какого-нибудь другого Отца Церкви, ограничься тем, что я уже сказал и что собираюсь сказать теперь: мир, брат Гаспар, более упорядочен, чем мне бы того хотелось. Мы хотим познать Бога, да, но мы познаем Его только в том случае, если будем любить Его бескорыстно, без отчаяния, если полюбим Его с чистой и глубокой радостью ребенка. Нет ничего более глубокого, чем детская улыбка. Это нечто настолько абсолютное, что, глядя на нее, мы только и можем сказать: «Бог есть». В каждом детском смехе Бог существует бездоказательно, без поисков, пусть и мимолетно. Потому что… А тебе как кажется?.. Может ли существование Божие быть мимолетным? Может? Правда?
— Нет, — ответил монах.
— Может, Гаспар, может. В этом все таинство Божие. В том, что Он существует, но только временами. Удивительно, верно, брат Гаспар?
Гаспар уклончиво кивнул, потому что такой вопрос требовал более спокойного размышления.
— Пройдемся немного, брат Гаспар? Что-то меня знобит. Всякий раз, как заговариваю о смерти, происходит одно и то же.
Они пошли по усыпанной мелкими камешками дороге и скоро углубились в нечто вроде леса, хотя и очень ухоженного. Было видно, что разнообразная растительность здесь подобрана сознательно; разумеется, такому любителю травоядных тварей, как брат Гаспар, доставляло истинное удовольствие гулять по частным садам Римского Первосвященника.
— Святой Отец, — обратился к Папе Гаспар, резко останавливаясь.
— Что?
— Я оставил ключи в машине. Ее не уведут?
— Вот это славно! — добродушно воскликнул Папа. — Ну и мысли у тебя, глубокоуважаемый Гаспар! Нет, нет, не надо ни о чем беспокоиться: способность дерзать не слишком-то развита у моих подданных. Нет, нет, не стоит беспокоиться. Каким бы невероятным это тебе ни показалось, все здесь ведут себя так, будто они люди честные, и среди прочего это величайшая из многих ватиканских странностей.