Цветан уехал, записав им с Зорьяном свой номер телефона. Волк приглашению на обед обрадовался, особенно когда узнал, что в меню будет мясо с овощами.
– Люблю баклажаны! Я и кабачки люблю. И винегрет себе часто делаю.
– Винегрет – это сложно, – честно сказал Мохито.
– Ничего сложного! Сделаем ремонты – буду готовить. В столовке только днем еду дают, а я привык по ночам в холодильник нырять.
Они побродили по части, выяснили у командира, что личный состав на ближайшие три дня получит отпуск, а территория будет открыта для желающих завезти стройматериалы.
– Отлично! – Зорьян растерял спокойствие и потащил Мохито в ближайшее кафе. – За три дня можно многое успеть! Давай подсчитаем, сколько нам надо обоев, сколько краски и сколько линолеума. Потом поедем и купим мне машину. А потом – на строительный рынок. Ты же съездишь со мной покупать машину?
Мохито закружил водоворот новых дел и новых знакомств. Он только один раз забежал в кафетерий Ханны – вместе с Зорьяном. Йонаш, узнавший о переводе и переезде, сильно расстроился. Как его ни утешали, как ни обещали, что после ремонта он сможет приходить в гости, и даже оставаться ночевать – ничего не помогало.
Времени на посиделки в кафетерии не было: краска на окнах плохо сохла и жутко воняла, в квартире Зорьяна отвалились два листа обоев, командир велел принять бронированные костюмы для разминирования, а количество нагрудников не совпадало с числом в сопроводительных документах. Остались в прошлом скучные одинокие вечера, когда Мохито запирался в общаге и старался не завидовать счастью Ханны и Шольта. Зорьян помог поклеить обои лису Христофору, полосы наутро упали все до единой, и Мохито пришлось счищать с обоев куски шпаклевки и клеить заново – почему-то именно ему, под волчьи и лисьи поучения. Как только обои во всех квартирах присохли, во второй дом въехал волк Живомир, который вечером ухитрился включить микроволновку в плохо закрепленную розетку, устроить маленький пожар и обесточить все жилые помещения. Жизнь кипела и норовила обварить брызгами.
В очередной выходной они с Зорьяном распахнули окна в двух квартирах, надеясь окончательно изгнать запах краски, и отправились на обед к Цветану. Принесли с собой ведро черешни, килограмм апельсинового мороженого и связку воздушных шариков для медвежонка. Нелли, супруга Цветана, приветствовала и их, и черешню с искренним радушием. Сразу же выставила на стол кастрюлю молочного киселя и огромную миску ватрушек, и велела все это есть, пока в духовке готовится мясо с баклажанами. Мохито при виде округленного живота Нелли оробел, а мелкого Стояна, бегающего на лапах, боялся придавить: серо-белый пушистик путался под ногами у гостей и родителей, карабкался на стулья, пытаясь стянуть ватрушку, падал, получал мягкий шлепок под зад и тут же начинал новый круг бесконечной карусели. Дело закончилось тем, что он влез на колени Мохито и решительно откусил кусок ватрушки из руки. Когти царапали ноги, медвежонок чавкал, ронял крошки, топтался, сопел, а Мохито сидел, как окаменевший.
Мысли метались как пчелы, пытающиеся донести до улья аконитовый мед. Стало ясно, что возня с чужими волчатами никогда не заменит собственного медвежонка. Мохито смирился с отсутствием личной жизни, изредка занимался рукоблудием под душем или в ванной – с Шольтом и Йошей под боком сложно было позволять себе постоянные шалости. А потом, вроде, и один жить начал, но почему-то чаще шалить не получалось. С этим-то можно было побороться, но, сколько себя под душем ни ласкай, медвежат от этого не прибавится. Что делать? Не прослужив и двух недель, увольняться из нового отряда и переезжать в столицу? Место найдется, куда-нибудь да возьмут. Главный вопрос – что изменится? Нельзя сказать, что в столице по улицам разгуливали медведицы, желающие с кем-нибудь познакомиться. Несколько общин на окраинах относились к чужакам мягче, чем здесь, на юге – главный город страны уравнивал приезжих, бросая в один котел. Проблема была в том, что в столице процветали те же грешки, что и тут: торговля ядреной медовухой, сдобренной химией, плюс расфасовка и продажа «пыли». К полицейским относились настороженно и не рвались принимать в семью.
«Уехать на север, поискать медведицу-гризли? Прожить три-четыре года, перебиваясь случайными заработками, в дни Преломления Хлеба относить сотовый мед к алтарю, пытаться выловить в сладком мареве запах той, единственной, которая согласится выносить моего медвежонка?»