Выбрать главу

«Нет, не лисица. Висица, – принюхавшись и присмотревшись, определил Зорьян. – Первая жена Вольдемара Домбровского черно-бурая лисица. Вероятно, мне выпало счастье лицезреть наследницу империи. Симпатичная. Уши с рыжей оторочкой. Необычно».

Смоляная висица махнула роскошным хвостом с белой каплей на кончике, ответно принюхалась, зарычала. Обошла Зорьяна по кругу – охранники держали шокеры наизготовку. Запястья коснулся влажный черный нос. Это было щекотно. Зорьян не выдержал и улыбнулся. Похоже, висицу это обидело. Она зарычала громче, с клокочущей волчьей яростью в горле, развернулась, задев хвостом ногу, и вышла вон из комнаты. Стоило двери закрыться, как Зорьян обрел подвижность и приник к ней ухом – пусть наблюдают, зато можно разобрать голоса в коридоре.

Человек-охранник пробасил:

– Вероника, мы не можем держать его взаперти, пока вы раздумываете. Мы уже нарушили закон, удерживаем оборотня против его воли, это квалифицируется как похищение. Если вы его узнали, если это тот нападавший, нужно вызывать полицию. Или срочно выставлять его вон, за границу территории, и молиться Камулу и Хлебодарной, чтобы он не подал на нас в суд.

Висица промолчала, даже не тявкнула, куда-то убежала, цокая когтями по наборному паркету. Зорьян вернулся на насиженный пятачок на полу и мысленно одобрил позицию старшего охранника. Доказать, что его удерживали взаперти, будет довольно трудно. Вряд ли полиция сможет изъять все записи с камер наблюдения – не отдадут, сославшись на технический сбой. Дело даже не дойдет до суда, развалится на уровне следствия. Но, в целом, охранник прав. Сейчас он совершает преступление по указанию чернобурки Вероники. Группой лиц, по сговору… если кто-то из недоброжелателей Вольдемара Домбровского захочет вписаться в эту мутную историю, можно выловить неплохую рыбку.

Зорьян выждал еще час – около часа, по внутренним ощущениям – и сказал камере:

– Понимаю, что вы не собираетесь меня кормить. Решили сэкономить. Но воды-то можно принести? Я пить хочу. Между прочим, пытки запрещены всеми возможными конвенциями. А я даже не военнопленный.

Заявление сработало. Минут через пятнадцать в коридоре раздались шаги. Дверь открылась. В комнату вошли двое охранников. Один с подносом, другой с шокером. Зорьян решил, что его пребывание в гостях затянулось, и использовал первого охранника как щит. Отобрав шокер, он обездвижил охрану зарядами, связал галстуками, выпил воды и вышел в коридор, раздумывая, стоит ли разыскивать свои водительские права, которые кто-то вытащил из кармана и унес. Обыск дома Домбровских мог квалифицироваться как ограбление. Давать повод для обвинений не хотелось, поэтому Зорьян направился к ближайшему окну и выпрыгнул на посыпанную розовым песком дорожку.

Он разделся и попрощался с прекрасными, очень крепкими джинсовыми шортами и удобно растоптанными по ноге кроссовками. И с носками. И с трусами. И с футболкой. Увы и ах, эти замечательные вещи пришлось бросить, потому что в побеге главное – скорость.

Зорьян превратился, стремительно пробежал сквозь парк – да у них тут еще и статуи! – и перешел на волчью рысь. Сотня шагов бега, сотня шагов шага. В таком темпе можно было двигаться днями, покрывая огромные расстояния – если тренировками выработать привычку.

Пересечение внешней ограды далось без труда – он нашел участок с сетчатым забором без колючей проволоки, прыгнул, повис, подтягиваясь на лапах, и перевалился на другую сторону. Дорога домой заняла часа три. Зорьян не торопился, повалялся на майском лугу, пачкая шкуру одуванчиками, наелся свежей зелени – он любил земляничные листья – и почти поймал крота. Прогулка одарила его аппетитом. Дома нашлись консервы и полбулки черствого хлеба. Он слопал две банки лосося в собственном соку, осторожно вылизал жестяную тару, заварил кипятком порцию овсянки с фруктами и съел ее вприкуску с мармеладными дольками. Подумал и поставил вариться кастрюлю картошки в мундирах – на случай, если захочется перекусить перед сном.

Сержук приехал поздно вечером. Выгрузил из кузова велосипед, положил на стол три купюры, придавил их телефоном, который Зорьян оставил в бардачке. Смущенно проговорил: