Уже и без бинокля видны лица эсэсовцев, а в бинокль их можно разглядеть и совсем ясно… Ватутин смотрит на эти лица. Под лихо заломленными фуражками — блуждающие от страха глаза.
— Погодите, голубчики! — шепчет Ватутин и командует гвардейцам: — Взять эту пьяную банду на прицел! Без команды не стрелять!
Эсэсовцы шагают, топча ногами рожь, и, не целясь, стреляют по лесу из автоматов.
— Вы, что ли, эту рожь сеяли? — кричит маленький гвардеец, крепче сжимая ручки пулемета.
Его товарищ гудит:
— Вот и пустим их сейчас на удобрение!
Маленький поворачивается к Ватутину:
— Можно?
— Терпение! — говорит Ватутин. — Пусть еще поближе подойдут.
Еще минута… Пора!
Он взглянул на впившегося обеими руками в пулемет маленького гвардейца.
— Огонь! — донесся с другого фланга голос полковника.
Казалось, лес вздрогнул от грохота. Пушки били прямой наводкой. Яростно заливались пулеметы. И в общем грохоте, точно дробь падала на листы железа, стучали автоматы. Маленький гвардеец поворачивал свой могучий пулемет то направо, то налево, стреляя красными трассирующими пулями.
Толстый офицер с большим белым черепом на рукаве взмахнул руками, шагнул, спотыкаясь, раз, другой и словно нырнул в рожь. Эсэсовцы бросились было вперед, по передние ряды повалились, скошенные пулеметным огнем.
Остальные повернули назад. Одни из них падали на землю мертвыми, а другие валились в траву, чтобы спастись от смерти.
— Дивизия, вперед!.. В атаку! — скомандовал полковник.
И тотчас же совсем близко ему ответил голос лейтенанта:
— За Родину, вперед!
Выскочив из леса, гвардейцы бросились на врага.
Около Ватутина появился полковник. Осколок снаряда сорвал лоскут кожи у него со лба, и кровь струйкой текла по лицу, но полковник не обращал на это внимания.
— Я послал в атаку всю дивизию, — сказал он.
— Правильно! — ответил Ватутин. — Надо ударить крепко. Они побоятся пускать в ход свои резервы Я убежден, что они приняли нате радиосообщение…
И в самом деле, гитлеровцы, очевидно, были теперь уверены, что против них не остатки измученной, обескровленной непрерывными боями дивизии, а свежие, только что прибывшие части.
Во ржи трещали автоматы. Среди других выделялась могучая фигура лейтенанта.
Полковник пристально следил за ним, тихо приговаривая: «Давай, Костя, давай!..» и вдруг закрыл лицо руками.
— Что случилось? — спросил Ватутин.
— Ничего, — охрипшим голосом ответил полковник.
— Надо перевязать рану!
— Подождет…
Полковник продолжал неотрывно смотреть в поле, внимательно следя за боем. Гвардейцы уже бежали к деревне, в которой рвались снаряды. Первые из солдат уже спускались к речке по крутому, заросшему кустами берегу. Группа эсэсовцев, отстреливаясь, пыталась закрепиться на берегу, но была смята гвардейцами.
Полковник схватил телефонную трубку:
— Артиллерия! Усилить огонь по деревне!
В разные стороны полетели обломки старого амбара, который находился поблизости от горевших хат. Развалившиеся стены обнажили одинокую вражескую пушку, прислуги возле нее не было.
— Точный удар! — похвалил Ватутин.
Исход боя был ему уже ясен.
На опушку леса прибежал начальник связи, держа в руках донесения:
— Товарищ генерал, радиограмма от командира танковой бригады! Бригада в пяти километрах…
— Попросите, чтобы шли не останавливаясь.
— Другое донесение из штаба фронта… Вражеские войска на машинах вышли из Старой Руссы. Из штаба спрашивают, что с Верхними Ключами?
— Передайте, что Верхние Ключи нами взяты! — сказал Ватутин. — А вам спасибо. Обманули таки врага. Боится пока лезть… — Ватутин обернулся к полковнику: — Ну, взяла наша дивизия Верхние Ключи?
— Взяла! — сказал полковник, наблюдая в бинокль, как гвардейцы занимают деревню, а оставшиеся в живых эсэсовцы на машинах уходят в сторону Старой Руссы.
— Ну, поздравляю вас, полковник! — сказал Ватутин. — Теперь мы с вами удержим позиции. Наши танки придут раньше…
Мимо санитары несли на носилках раненого.
— Лейтенанта видели? — спросил их полковник.
— Видели, — ответил санитар, шедший первым.
— Ну, что с ним? — нетерпеливо спросил полковник, и Ватутин заметил, как дрогнули углы его рта.
Санитар замялся.