Но Ватутин упорно отстаивал свой план, а мои доводы, по-видимому, оказались недостаточно убедительными... Сталин утвердил предложение Ватутина».
Наверно, Рокоссовский был прав, и Николай Федорович понимал, что в своем стремлении добиться успеха силами только своего фронта он не способствовал успеху. Ставка его особенно не укоряла, ибо помнила, что в самый разгар подготовки операции забрала с Воронежского фронта четыре полнокровные дивизии и отправила их в Сталинград. Слабым утешением стал и разговор с Василевским, в котором начальник Генштаба благодарил войска фронта за помощь Сталинграду.
В эти нелегкие дни оборонительных боев, больших неудач и частных успехов Николай Федорович испытал два серьезных потрясения. Первое было связано с тем, что он достоверно узнал о судьбе своих родственников: мать, сестры, племянники остались в оккупированном врагом Чепухино и это будет чудо, если они выживут. Второе событие, пожалуй, потрясло не только Ватутина, но и весь личный состав действующей армии. Это вышедший 28 июля приказ народного комиссара обороны № 227, зачитанный в частях и подразделениях до роты (эскадрильи) включительно. Приказ требовал «железной рукой пресекать пропаганду о том, что мы можем и должны якобы отступать и дальше на восток». Приказом вводились жесткие меры борьбы с паникерами, предписывались суровые меры к командирам всех степеней — от командующего армией до командира отделения — за оставление войсками без приказа боевых позиций. Вводились штрафные роты, батальоны, заградительные отряды.
Сейчас, когда приказ вновь опубликован полностью, вокруг него развернулись нескончаемые дискуссии. Каких только точек зрения здесь не услышишь! Известные историки, солидные ученые объявляют его чуть ли не людоедским, представляют, как одну из кощунственных сталинских акций и т.п. Такая точка зрения не удивляет, хотя бы потому, что высказывается она людьми не военного поколения. А ведь существуют оценки этого приказа тысяч фронтовиков, они единодушно считают его важным и своевременным, отмечают глубокое нравственное его воздействие на фронтовиков. Вот что говорит об этом А.М. Василевский: «Приказ этот сразу же привлек внимание всего личного состава Вооруженных Сил. Я был очевидцем, как заслушивали его воины в частях и подразделениях, изучали офицеры и генералы. Приказ № 227 — один из самых сильных документов военных лет по глубине патриотического содержания, по степени эмоциональной напряженности...
Я, как и многие другие генералы, видел некоторую резкость и категоричность оценок приказа, но их оправдывало очень суровое и тревожное время. В приказе нас прежде всего привлекало его социальное и нравственное содержание. Он обращал на себя внимание суровостью правды, нелицеприятностью разговора наркома и Верховного Главнокомандующего И.В. Сталина с советскими воинами, начиная от рядового бойца и кончая командармом. Читая его, каждый из нас задумывался над тем, все ли силы мы отдали борьбе? Мы сознавали, что жестокость и категоричность требований приказа шли от имени народа, Родины, и важно было не то, какие будут введены меры наказания, хотя и это имело значение, а то, что он повышал сознание ответственности у воинов за судьбу своего социалистического Отечества. А те дисциплинарные меры, которые вводились приказом, уже перестали быть непременной, настоятельной необходимостью еще до перехода советских войск в контрнаступление под Сталинградом...»
А вот свидетельство Героя Советского Союза генерала П.Н. Лащенко: «Сегодня кое-кто говорит, что ошеломляет его (приказа. — С.К.) жестокость, ведь приказом вводились у нас штрафные роты, штрафные батальоны и заградительные отряды. Верно, вводились. Было и это. Но в сорок втором году мы восприняли приказ № 227 как управу на паникеров и шкурников, маловеров и тех, для кого собственная жизнь дороже судьбы своего народа и близких, пославших их на фронт...
Законы войны объективны. В любой армии солдата, бросившего оружие, всегда ждало суровое наказание. Штрафные роты и батальоны, если не усложнять — те же роты и батальоны, только поставленные на наиболее тяжелые участки фронта. Однако фронтовики знают, как все условно на войне: без жестокого боя немцы не отдавали ни одной деревни, ни одного города, ни одной высоты. Кстати, командиры штрафных подразделений и штрафниками никогда не были, а самих штрафников никто не зачислял в уголовные преступники...»