Ватутин и не сомневался, что немцы усилят сопротивление. Поэтому еще вечером 19 ноября, услышав от синоптиков благоприятную метеосводку, он решил нанести контратакующему противнику мощный авиационный удар.
Вот эту задумку он и доложил Василевскому в ночь на 20 ноября, когда поступили первые донесения о контратаках противника.
— Очень прошу твоей поддержки, Александр Михайлович. Мне на день-два надо подчинить еще и 16-ю воздушную армию. Завтра погода обещает быть летной. Поддержи в Ставке.
Василевский все сразу понял и дал «добро»:
— Хорошо задумано, но одной авиации мало.
— Конечно, будем расширять прорыв и пехотой. Вот только отстает она. Правда, есть еще конница.
— Я тебя безусловно поддержу. Теперь, если и Сталинградский фронт пойдет успешно, плохо будет фашистам...
Ставка согласилась с Ватутиным, и 20 ноября с первыми лучами солнца вся штурмовая авиация трех воздушных армий обрушилась на выдвигающиеся резервы противника. Одновременно в прорыв вводились 8-й и 3-й гвардейский кавалерийские корпуса генералов М.Д. Борисова и И.А. Плиева. Немцы не ожидали такого массированного воздействия авиацией, на какое-то мгновение растерялись, и Юго-Западный фронт вновь двинулся вперед. Оправиться от этого шока немецкое командование не успело, так как его ожидали еще большие потрясения. В наступление перешла ударная группировка Сталинградского фронта, да так удачно, что теперь и немцы поняли весь ужас своего положения.
А инициатива продолжала оставаться у советского командования, и оно использовало ее блестяще. 21 ноября 26-й и 4-й танковые корпуса вышли в район Манойлина. Ватутин приказал им повернуть на восток и юго-восток. Танкисты устремились по кратчайшему пути к Дону в район Калача. 1-й танковый и 8-й кавалерийский корпуса, двигавшиеся на юг, повернули на запад и разошлись широким веером по донским степям.
— Семен Павлович, — теребил Ватутин заместителя начальника штаба генерала Иванова, — теперь главное внимание на танкистов. Докладывай об их продвижении каждый час. У меня должна быть прямая радиосвязь — до командира бригады включительно. К исходу дня генерал Иванов докладывал:
— Передовые части 4-го танкового корпуса подошли к Голубинскому. 26-й танковый корпус стремительно продвигается к Калачу. Передовой отряд корпуса — усиленная мотострелковая бригада подполковника Филиппова...
— Филиппов должен твердо знать свою задачу — захватить переправу через Дон и удержать ее до подхода главных сил корпуса. И предупреди Родина, чтобы он подгонял танкистов, а то Филиппов долго не продержится. Я займусь ликвидацией распопинской группировки. Чистяков не выходит из связи...
Ватутин возложил ликвидацию окруженной румынской группировки под Распопинской на 21-ю армию и приказал завершить операцию до 10 часов 23 ноября. Но задача эта оказалась непростой. Румыны от безысходности дрались отчаянно. У Чистякова было два выхода: либо просить у командования резервы, либо предложить противнику ультиматум. Впоследствии он вспоминал: «Я обратился к командующему фронтом Н.Ф. Ватутину. Доложил обстановку. Он со свойственным ему спокойствием выслушал меня и сказал:
— Да, Иван Михайлович, положение у тебя очень тяжелое, но помочь тебе ничем не могу. Нет у меня сейчас таких возможностей...
Я доложил ему:
— Товарищ командующий, мне советуют направить к противнику парламентеров. Может, и правда пошлем... Он подумал — и согласился...»
Ультиматум парламентеры капитан Е.И. Иткис и И.К. Сулин доставили генералу Стенеску, но тот отклонил его.
— Буду атаковать и любой ценой разобью врага! — горячился Чистяков.
— Не суетись, Иван Михайлович, — остановил его Ватутин. — Любой ценой — значит, жизнью бойца, и ты об этом не должен забывать никогда. У меня есть идея. Танков во фронтовом резерве нет, зато есть несколько десятков тракторов и тягачей. Попробуй обмануть румын. Они еще помнят удары наших танков. Уловил?
— Понял, товарищ командующий! Есть! — радостно воскликнул Чистяков.