Нельзя сбрасывать со счетов и тот факт, что Сталина помимо действительно выдающихся людей окружали и бездарные полководцы, такие, как Ворошилов, Буденный, Голиков, Тюленев, такие «мудрые политики и советники», как Молотов, Каганович, Маленков, Берия, Жданов, Микоян, Мехлис и другие. «Мне казалось, — вспоминал Жуков, — что Сталин, будучи органически не связанным с народом и его трудовой деятельностью, с его жизненными условиями, с думами и переживаниями, познавал жизнь народа по докладам членов Политбюро и Секретариата. Ну, а так как Сталину обычно докладывали вопросы в приукрашенном виде, естественно, он не знал истинного положения в стране, в глубинах жизни народа». Примерно в том же духе свидетельствовал Конев: «Сталин очень верил людям, как это ни странно звучит. Он был очень доверчивым человеком. Это была своеобразная сторона его мании величия, его очень высокого мнения о самом себе. И когда он смотрел на человека, разговаривал с ним, он считал, что человек, глядя ему в глаза, не может ему соврать, что он должен сказать ему правду и говорит ему правду. Вот почему он оказывался доверчивым, и люди преспокойно ему лгали и втирали очки».
Все это пишется не для того, чтобы обелить Сталина. В истории личность нельзя ни обелить, ни очернить. Со временем все становится на свои места. Более того, нельзя считать абсолютной истиной и высказывания самих полководцев. Оценки их безусловно субъективны. Кроме того, и сами они были совсем не ангелы, имели серьезные ошибки, просчеты и в практической деятельности, и в поведении.
Вот каким непростым, даже в первом приближении, оказывается переплетение объективных и субъективных факторов, приведших к трагедиям начального периода войны.
Думается, было бы не совсем верно оценивать этот период только как цепь неудач и поражений. Да, мы не умели воевать так, как научились позже, но воевали и наносили врагу более чем чувствительный урон.
Да, были минский, уманский, киевский, вяземский котлы, миллионы пленных, огромные территории, захваченные врагом, но была и Одесса, Смоленск, Ельня, Тихвин, Ростов, Керчь и, наконец, Москва. Что ни говори, а план «Барбаросса» — вершина военной мысли фашистской Германии — рухнул. Написать новую или полную правду о войне, как нам обещают некоторые писатели, не значит свести ее только к нашим бедам и поражениям. И если уж мы перестали верить своим исследователям, не грех обратиться к свидетельствам бывших гитлеровских военачальников. Группа таких бывших в книге «Мировая война, 1939—1945 годы» писала: «Солдатские качества русского воина, особенно его дисциплина, способность действовать, не обращая внимания на огонь противника и собственные потери, его стойкость в перенесении лишений и тягот войны были, вне всякого сомнения, очень высокими. (...) В результате упорного сопротивления русских уже в первые дни боев немецкие войска несли такие потери в людях и технике, которые были значительно выше потерь, известных им по опыту кампаний в Польше и на Западе. Стало совершенно очевидным, что способ ведения боевых действий и боевой дух противника, равно как и географические условия данной страны, были совсем непохожими на те, с которыми немцы встречались в предыдущих «молниеносных войнах», приведших к успехам, изумивших весь мир».
3 июля 1941 года начальник генерального штаба германской армии Гальдер в своем дневнике записал: «Не будет преувеличением сказать, что кампания против России выиграна в течение 14 дней». Но уже через месяц тон его записей изменился: «Ожесточенность боев, которые ведут наши подвижные соединения, действующие отдельными группами... не говоря уж о большой усталости войск, с самого начала войны непрерывно совершающие длительные марши и ведущие упорные кровопролитные бои, — все это вызвало известный упадок духа у наших руководящих инстанций...»
Было от чего упасть духу. К середине июля немецкие войска потеряли половину своих танков и 1300 самолетов, а потери личного состава к концу августа составили 441 тыс. человек, а к началу зимы — уже 800 тысяч.
После битвы под Москвой фашистские генералы стали более откровенны. Немецкий генерал Вестфаль признавался, что «немецкая армия, ранее считавшаяся непобедимой, оказалась на грани уничтожения». Об этом же потом писали К. Типпельскирх, Г. Гудериан, Ф. Мантейфель, Г. Блюментрит и другие. В этой битве немцы в общей сложности потеряли более 500 тыс. человек, около 1300 танков, 2500 орудий и были отброшены от советской столицы на расстояние до 300 километров.