Меня нашли, когда я брел через Пьяццу, это напротив византийского фасада собора святого Марка с четырьмя гигантскими бронзовыми конями, скачущими по крыше этой базилики. Я был мокрый с головы до ног, и по мостовой за мной волочился ее влажный шарф.
— О боги Альбы...
— О единый бог Крегса...
— О боги, если они еще остались на Земле, клянусь, я хохотал, как демон! Меня нашли сразу, и я рассказал им все. Оказывается, их уже хватились. Но было поздно! О-о-о, Великий герцог делал все, как следует! Основательно делал, кто бы там что ни говорил. А поскольку несчастье случилось с дочерью посла, да еще с другой планеты, преступление отнесли к разряду междупланетных, и меня приговорили не к обычной тюрьме, а к этой вот, которую называют Медной клетью...
— Эй, Коршун, он опять замолчал!
— Кейдж! Послушай, Джесон Кейдж, ты правда знаешь устройство этой Медяшки не хуже, чем тех... как их там... ну, тех подвалов, забыл, как называются! Ну, что молчишь? Говори!
— Знаю. Я все знаю. Я знаю план подземелий Сияющей Мечети в Иране. Я знаю расположение подвалов и склепов Музея Жизни на Бета Кентавра. Если б Дедал оставил после себя план Лабиринта, а мне удалось бы хоть разок взглянуть на него, мне не понадобилась бы нить Ариадны...
— Ну а Медяшка, что ты скажешь про нее, а, Кейдж? Что ты знаешь про то место, где мы теперь застряли? Как думаешь, мы можем выбраться отсюда?
— Отсюда... да, где трехходовик... Здесь совсем близко... проходят тоннели, по которым ходили рабочие, когда тут была стройка... О, это было очень давно. Но... все они наглухо замурованы. Выбраться? Да разве я имею право выбраться, разве я имею право уйти отсюда? Ведь я виновен. Сердце мое заковано в глухой панцирь вины, которой нет прощения. Я здесь для того, чтобы... страдать. Да-да! Даже если бы я бежал, чувство вины осталось бы со мной; оно, как тюремные стены, все так же окружало бы мое сердце.
— Ей-ей, Коршун, он чокнутый.
— Слушай сюда, Кейдж. Ты знаешь, как отсюда... как ты там говорил? Трехходовик? В общем, как отсюда попасть в этот проклятый тоннель?
— Вы... Вы действительно хотите выбраться? Но... Но... Но ведь я убил их. Я виновен. И я заслуживаю...
— Послушай, Кейдж!
— Одно мое преступление ставит печать вины на весь мир! Да-да, весь мир виновен в моем преступлении!
— Да бросьте вы, мистер Кейдж. Линять надо отсюда, вот и все.
— Говори, Кейдж. Говори, не молчи.
— Она была... она была прекрасна, как родниковая вода, как пламя, как утренний туман над рекой...
— Говори про Медяшку!
— Медяшку? Ах да, Медяшку, так называют тюрьму... эту тюрьму... Три наши камеры сходятся возле рабочего тоннеля. Может, замковые камни... Да-да, вряд ли они закреплены, обычно их не закрепляют...
— Что ты там все бормочешь, Кейдж? Ну-ка, рассказывай так, как рассказывал про Венецию, чтоб все стало ясно как на ладони!
— Да-да, именно, именно три эти камеры. Они примыкают одна к другой как раз вокруг труб канализации и, подобно трем толстым кускам торта, соединяются в одной точке. Там, где торт разрезали — стены...
— А труба в том месте, где втыкают свечку, когда новорожденному всего год, да?
— Совершенно верно. А камни, где стены сходятся, ну, прямо возле свечки, невозможно скрепить раствором. Весит каждый что-то около трехсот фунтов.
— Триста фунтов? Коршун, одному тут не справиться.
— А вдвоем — вполне, Хряк.
— И каждый камень закрывает собой люк, ведущий в рабочий тоннель, а уже тоннель выходит наверх, к скалам...
— Хряк, ты станешь толкать со своей стороны, а я со своей.
— А что делать с ним?
— Кейдж, мы сдвинем наш камень, а потом твой...
— Нет. Нет, я остаюсь.
— Коршун, крышка гроба открывается, время прогулки. Давай, пошли, что ли, двинем этот камешек.
— Кейдж, ты не сдвинешь свой камень один. Давай, мы тебе поможем. Если мы сейчас уйдем, ты навсегда останешься здесь.
— Нет! Нет!.. Мое место здесь. Я должен остаться... Я должен. У меня нет выбора. Я должен стать частью этой великой медной башни, стать краеугольным ее камнем, стать ее фундаментом. Я слышу, я слышу вас... я слышу, как скрежещет камень о камень. Слышу, как вы ворчите, как вы тяжело дышите. Да-да, я слышу, он сдвинулся! Как и тот огромный запор в подвалах у Дожа, он сдвинулся и пошел, и поскрипывает, и поскрипывает. Ага, вы все-таки сдвинули его! Хряк! Какие мошенничества на Альбе ты взвалил на плечи свои? А ты, Коршун, с кем ты сражался, против кого направлена была твоя сила на Крегсе? Хряк!.. Коршун!.. Коршун!.. Хряк!.. Я вас не слышу! Вы... вы уже ушли? Хряк! Коршун!