Мак уселся на койку и закатал рукава шерстяной рубашки; глядя на эти ручищи, почему-то думалось, что они только тем и занимались всю жизнь, что крутили баранку какого-нибудь гигантского грузовика. Однажды он возглавлял экспедицию, проводившую раскопки на территории Югославии — это та самая экспедиция, которая откопала останки Гевгелийского человека. А телосложение Мака, надо сказать, было таким, что, глядя на него, трудно было отделаться от мысли о каком-нибудь валуне ледникового периода (хорошо еще, лоб прятался под пышным чубом цвета пустыни Сахары). Так вот, после этого случая на факультете антропологии все, кому не лень, упражнялись в остроумных высказываниях вроде; «Во-о-н идет доктор Мак Аргус, гевгелийский человек».
Мак вынул из кармана трубку.
— Вообще, кто может растолковать мне, что такое голограмма? Я, конечно, и сам видел: трехмерное изображение, и все такое. Но как оно получается? И каким образом древние марсиане научились хранить все эти картинки, которые вдобавок еще и оживают под лучом лазера?
Линь Вон Смит сунул сжатые кулаки в бездонные карманы вельветовой куртки. Они стояли у огромного иллюминатора и поверх папоротников, растущих между его рамами, глядели на покрытый слоем пыли Большой хребет, на темные колонны — двенадцать стоят, семь развалились — вот и все, что осталось от невероятной, потрясающей культуры, жизнь которой они только что наблюдали в отполированных глазах статуй, молча уставившихся в даль пустыни.
Отбросив за спину косичку, Джимми склонилась над перилами.
Линь Вон Смит отвернулся от окна.
— Все дело в способах накопления информации, Мак.
Он уселся на ручку кресла, сцепил длинные пальцы рук и наклонил голову; прямые черные пряди упали ему на лицо.
— Выходит, в глазах своих статуй эти марсиане накопили до черта информации,— отозвалась Ходжес, при помощи костылей прыжками спускаясь с лестницы.
Эта довольно крупная женщина, размерами почти с Мака (и столь же мягкая по характеру, сколь Мак мог бывать резким), в своей области, антропологии, знала все, даже больше, чем все. Ей были известны такие факты культурной, так сказать, жизни других народов, что когда она начинала об этом рассказывать, просто дух захватывало. В натуре ее уживалась какая-то полная упрямства энергия, исполненный энтузиазма идеализм и очень легкая ранимость (она была калекой с детства). И этот набор трудносочетающихся качеств она, едва передвигаясь на костылях, умудрилась протащить по всему свету, изучая самые странные и загадочные культуры Восточной Африки, Анатолии, Северной Камбоджи и постоянно где-нибудь выступая с подробными сообщениями и докладами о невероятнейших верованиях и нравах других народов, их обычаях и связях между ними. Скафандр ее был чудом искусства протезирования, он позволял ей передвигаться по Марсу так же легко, как и всем остальным. Однако, сняв его, она была совсем беспомощной без своих алюминиевых костылей.
Сидя напротив Линя за карточным столиком в углу, Римкин смотрел, как она ковыляет по ступенькам вниз. Ну конечно, она уверена в своем психологическом преимуществе перед всеми остальными.
— Действительно, Линь. Расскажите-ка нам про голограммы.— Подняв костыль, она ткнула им в сторону китайца, при этом едва не опрокинув уважаемого Нельсона.
— Все дело в способах накопления информации,— повторил Смит.— В основе своей это обычная фотография, сделанная без помощи линз, но с использованием абсолютно параллельных лучей света — ну как, например, в луче лазера. Рассеивание возникает только при отражении от неправильных поверхностей воспроизводимого объекта. В результате мы получаем просто набор серых или, если изображение цветное, грязноватого цвета пятен. Но стоит осветить его параллельными лучами лазера, мы получим трехмерное изображение объекта, как бы висящего над плоскостью пластинки...
— ...Вокруг которого можно прогуляться,— вставил Мак.
— Нет, только на сто восемьдесят градусов,— поправил Смит.— Но по сути, это принципиально иной способ хранения информации. И гораздо более эффективный, чем фотография.
Глядя на доску, Джонс пробормотал вполголоса:
— Твой ход, Римки.
— Ага,— спохватился Римкин, взял с поля шашку, склонился над доской, разбитой на черно-белые квадраты, и задумался. Да, отдельные порции информации. Он попытался собрать ситуацию на доске в единое целое, но она распадалась на отдельные позиции, которые расползались по углам.