Она повозилась чуть-чуть, устраиваясь поудобнее внутри скафандра.
— Помнишь, я вчера говорила, что, мол, марсиане по развитию цивилизации достигли уровня древних греков у нас на Земле? А потом мы вдруг обнаружили эти голограммные записи. Выходит, их технологии — или, скажем, одна из отраслей — сравнимы с нашими в середине двадцатого века. А может быть, и выше. Мы-то ведь до сих пор еще не научились записывать информацию таким образом, да чтобы она вдобавок оживала под лучом лазера. А если это так, значит, тут могут быть и памятники письменности, и немало, не обязательно книги, но что-нибудь в этом роде, по крайней мере, какие-нибудь надписи на камнях. Но тут и царапины не видно, ничего похожего на буквы: ни тебе даты закладки здания, ни имени правителя над дверным проемом. Да черт побери, на каждом камне наших пирамид есть клеймо каменщика! Ты у нас лингвист, Римки, самое главное для тебя здесь — найти хоть какой-нибудь намек на существование марсианского языка! Но мы не нашли ничего подобного — это с одной стороны, а с другой — запись визуальной информации. А теперь сопоставь оба эти факта и получишь...— Ее голос застыл на этой ноте, как пальцы игрока, который никак не решится сбросить карты.— Да, Римки, очень даже вероятно, что эта раса вообще не имела, так сказать, вербального языка, и все-таки им каким-то образом удалось достичь — подумать только, не имея вообще никаких средств коммуникации письменного типа — достичь невероятно высокого уровня технического развития. И здесь я не могу отделаться от аналогии с древними инками и майя: они тоже достигли высокого уровня цивилизации, но так и не изобрели колеса. И если мой вывод верен, это значит, Римки, в нашей экспедиции от тебя никакой пользы. И мне всегда казалось, что именно эта мысль не дает тебе покоя.
По ее молчанию он догадался, что она ждет от него какой-то реакции. Да-да, правда наконец вышла наружу. Он должен испытывать огромное облегчение. Но как она узнает об этом? Может быть, услышит в наушниках, как он перевел дыхание? Он снова попытался вспомнить, кто находится перед ним. Но что все-таки произошло, что изменилось? Нет-нет, нужно опять представить себе семьсот пятьдесят с лишним реакций со всеми этими ферментами, с которыми что-то там происходит...
— А знаете,— продолжала она («Ходжес... Ах да, верно, это женщина, и зовут ее Ходжес»),— уж если кто действительно бесполезен в этой экспедиции, так это я. Знаете, в чем мой главный талант? Я способна завести дружбу с кем угодно, хоть с эскимосами среди торосов, хоть с кроликами в джунглях. В горах Кавказа живут людоеды, которые однажды пожелали сделать меня своей царицей.— Она засмеялась, и в смехе ее зазвучали металлические нотки.— Я серьезно, они действительно этого хотели. Но мне совершенно наплевать, придется ли еще когда-нибудь в жизни понюхать тухлого масла, сбитого из молока яка. Знаешь, Римки, зачем меня сюда взяли? На тот лишь случай, если мы случайно наткнемся здесь на племя живых марсиан.— Она помолчала, глядя на бесплодную медную пустыню.— Я думаю, ты не станешь оспаривать то, что у тебя гораздо больше шансов найти здесь хоть какие-нибудь остатки марсианской письменности, чем мне — тех, с кого ваялись эти каменные истуканы, даже если бы мне пришлось кочевать тут по пустыням всю оставшуюся жизнь. Все это, конечно, действует на нервы, да еще как. В таком состоянии, бывает, и сболтнешь лишнее. Если что-то умеешь делать, если ты профессионал, то хочешь как-то использовать свои знания. А тащиться через всю Солнечную систему туда, где применить свои знания можно лишь в одном шансе из тысячи, да и то, если улыбнется удача... перекинешься парой слов с каким-нибудь чудаком и все — ну какой в этом смысл? — Она похлопала его по руке.— Ты хоть чуть-чуть согласен со мной?
Римкин не отвечал. «Живые марсиане...— думал он.— Если б я был живым марсианином, разве нужно было бы мне беспокоиться об этих проклятых семистах пятидесяти с лишним ферментах, благодаря которым я все еще живу. Ну конечно, они совсем другие, они совсем не похожи на нас, да, это существа высокоорганизованные, более тонкие и чувствительные, ведь им приходится жить в условиях куда более широкого разброса температур, чем нам. А может и я — марсианин? Может, я — один из тех странных созданий, которых я видел в луче своего фонаря, как они ходили там, по своим странным улицам, где стены домов были ярче гранатовых зерен, как ездили они верхом на своих странных животных и приветствовали друг друга непонятными жестами. Но эта вот женщина, она-то кто такая?»