— А где Джимми? — вдруг спросил он.
Ходжес что-то пробормотала, но, видимо, передумала отвечать, принявшись вместо этого исполнять серию сложных движений в качестве прелюдии к процессу вставания.
— Ты можешь идти сам, Римкин? Пора возвращаться. На скиммер.
— Скиммер?.. Ах да. Конечно. Пора возвращаться на скиммер, это верно.
Ныло все его тело. Казалось, живого места не было. Не переставая думать о том, почему ему так больно, он все-таки ухитрился подняться.
«Может, затухает одна из реакций, одна из этих семисот реакций затухает, и я скоро... скоро...»
— Поторопимся,— сказала Ходжес.— Если ты и вправду провел здесь всю ночь, воздуха у тебя осталось не больше трети запаса. Ты дышишь уже не воздухом, а какой-то дрянью, будто тебя заперли в старой прачечной.
Римкин медленно поплелся по каменным плитам. Ходжес, задержавшись на минуту, наклонилась над треснувшим ликом статуи и направила на поврежденный глаз ее луч фонарика, забытого Римкиным. Не отрываясь, она все смотрела и смотрела, в то время как Римкин успел уже подойти к краю фундамента. И пока он шел, в наушниках его дважды звучало озадаченное:
— М-м-м-м-да...
Наконец она догнала его и стала спускаться вслед; лицо ее за стеклом шлема хмурилось, и странные тени пробегали по нему.
IV
Процедура укладывания Римкина в постель закончилась тем, что они перебудили весь народ. Доктор Джонс принес снотворное, и Римкин тут же вступил с ним в долгую дискуссию о том, какой урон его организму может нанести лекарство и как оно может сказаться на химических процессах ферментной системы. Остальные молча стояли и слушали с серьезными лицами до тех пор, пока Римкин вдруг не расплакался. Наконец он поддался уговорам и позволил Джимми сделать себе укол. И пока хорошенькая микронезийка, прекрасный, кстати, психоаналитик, сидела рядом и гладила его по голове, он уснул.
У Мака в свое время был доступ к складу «Предметов Первой Необходимости, Способствующих Исполнению Ваших Специфических Функций»; с тех пор у него осталась заначка: приличный кусок вестфальской ветчины и целый галлон прекрасной сливовицы. Когда все утряслось, он заявил, что без ломтя первой и, как минимум, стопки второй завтрак для него потеряет всякий смысл. Он также жаждал поделиться своими сокровищами и с остальными. Обряд приготовления пищи проходил под его мудрым духовным руководством. Обезвоженные яйца он разбивал с таким блеском, что все только диву давались. Устроившись в небольшом закутке под лестницей, он, как истинный жрец кулинарного искусства, воскурял благовония и бряцал ритуальными предметами.
По ступенькам спустился Смит.
Словно кимвал, зазвенела крышка о край сковородки. Мак проворчал:
— Линь, мне и в голову не могло прийти, что с ним это так серьезно.
Джонс сложил игральную доску, ссыпал шашки и щелкнул замком.
— Думаю, остальным тоже.
Он принялся трясти коробку. Белые шашки были сделаны из менее плотного материала, поэтому, если подольше потрясти, они всегда оказывались наверху.
— Думаешь, это все из-за здешних условий?
Доктор Джонс уже давно заметил, что на Марсе, в условиях меньшей тяжести, шашки расслаиваются гораздо дольше, чем дома.
— Вряд ли,— Мак вынырнул из-под лестницы с полной тарелкой яичницы с ветчиной. Густой пар, поднимаясь над ней, смешивался с табачным дымом.— Скорей всего, это началось с ним давно, а может, вообще с самого рождения. Если, конечно, верить последователям школы Фрейда.
Он наклонился над грузной мисс Ходжес и поставил тарелку на стол. Заглянул ей в лицо и сразу посерьезнел.
— Вы чем-то необычно озабочены, мэм.
Ходжес, опершись на свои алюминиевые костыли, всем тело развернулась в сторону стоявшего на нижней ступеньке Смита.
— Послушайте, Линь, что будет, если расколоть или, еще как-то, разломать голограмму пополам?
— Наверное, изображение тоже разделится пополам,— сказала Джимми. Она сидела на верхней ступеньке, а из-за ее плеча высовывалась голова Ричарда Нельсона.
— Если я сяду за стол первый,— сказал Мак, ныряя под лестницу за кофейником,— завтрак тоже разделится пополам, причем большая половина будет моя.
Смит, Джонс и Джимми уселись за стол. Мак поставил кофейник (югославский, конечно, с того же самого склада) на керамическую подставку, втиснулся между ними и подцепил сразу четыре тоста.
— Вот и нет,— Линь передал тарелку с яичницей Ходжес.— И это станет понятно, если ты узнаешь принцип действия голограммы как способа накопления информации. На каждой половинке сломанной голограммы остается полное, трехмерное изображение объекта. Только уже не совсем резкое, как бы затуманенное.