Максимиллиан сложил руки на груди; лицо его так и сияло. Стрелки часов незаметно прокрались вперед и теперь показывали без четверти три.
Джо выскочил из комнаты, изо всей силы хлопнув дверью.
Прикинув самый короткий путь ко рву, он завел мотоцикл и с ревом помчался вниз по ступенькам; его так трясло, что несколько раз чуть не выбросило из седла. На полном ходу он ворвался в низенький тоннель, так что пришлось прижимать голову к самому рулю, чтоб, не дай бог, не оторвало.
Тускло мерцающие язычки коптилок в нишах, огражденных железными решетками, пронеслись мимо и остались позади. А вот и обитая гвоздями дверь справа, та самая, запертая дверь, черный квадрат полтора на полтора, вжавшийся в неровную стену. Только он с ней поравнялся, как ему почудилось, что дверь слегка подрагивает. Впрочем, он был не совсем уверен; возможно, дверь дрожала от треска его мотора: пару недель назад у него отвалился глушитель.
Он резко повернул руль и ринулся в следующий пролет.
Сунув кулаки в карманы куртки, отчего она еще больше оттопырилась на животе, и хлюпая своей пенковой трубочкой, Максимиллиан тоже вышел прогуляться по дальним коридорам и этажам и поразмыслить как следует. Беда в том, что чем дальше он уходил от стен кабинета, дающих ему ощущение безопасности (а он и в самом деле не реже, чем через день, выходил на довольно порядочную прогулку), тем больше таяла его уверенность в своем происхождении и тем сильнее одолевали сомнения. События, о которых они только что спорили с Джо,— и он был уверен, что Джо это прекрасно известно — происходили несколько лет назад, когда в результате сильного переутомления и душевного беспокойства он впал в глубокую депрессию (а причиной ее было то, что в одной из заваленных всякой рухлядью комнат он обнаружил покрытые плесенью тома одиннадцатого издания Британской Энциклопедии, которые угрожали совсем прийти в негодность от сырости и гниения, пока он дочитает до конца все тридцать семь увесистых фолиантов) и в этом состоянии создал некий временной континуум, а в нем не только самого Джо, но и все эти комнаты, все эти книги, лестницы, залы, как пустые, так и заставленные мебелью, как открытые, так и запертые, а вдобавок окружил сотворенное глубоким рвом, доверху наполненным соленой водой, за которым простирался густой лес. Что было до этого, он помнил плохо. В одном он был, кажется, уверен: и Джо, и замок, и лес существовали и раньше, но вот в каком качестве...
Несколько минут он шагал в полной тишине; потом обратил внимание на то, что откуда-то издалека доносится эхо его собственных шагов.
Высоко над головой, метрах в пятнадцати и справа, в прямоугольник окна струились лучи лунного света, разрезанные на квадраты железной решеткой. На таком же расстоянии далеко внизу и слева мерцала перламутром лунная дорожка на поверхности воды. Оттуда едва доносился ее тихий плеск. Он шагнул на одну из каменных арок, перекинутых через огромное водохранилище замка. Спустившись по ступенькам вниз (никаких ограждений там не было), он обнаружил, что невидимый прежде источник тусклого света материализовался в нечто, похожее на клетку, внутри которой, догорая, мерцал фитиль, опущенный в плошку с маслом, освещающий высокую, влажную, будто покрытую тонким слоем слюды, стену.
Он добрался до ее выщербленного края и очутился в весьма узком коридоре, где, освещая темные двери, горело еще несколько подобных плошек. Метров через десять шершавые неровные стены сменила каменная облицовка. И потолок нависал уже не так низко. Еще немного подальше земляной пол исчезал под дощатым настилом.
На повороте стоял деревянный стул, такой ветхий, что отдельные детали едва держались в своих пазах, а кожаное сидение истерлось: кое-где даже торчала бумажная набивка. Но сидеть на нем, кажется, еще было можно. Впрочем...
Еще немного вперед, и коридор, поднатужившись, расширился до приличных размеров. Слева на неравных расстояниях друг от друга темнели двери; справа, через равные интервалы, располагались окна.
Одной из причин, по которой Максимиллиан не отваживался покидать свой кабинет чаще, чем он это делал, было ощущение того, что за ним наблюдают. И чем дальше он уходил, тем отчетливей оно становилось. Скорей всего, за ним шпионит Джо, хотя, увы, он не давал Максимиллиану ни малейшего повода так думать. Кроме того, Максимиллиан полагал, что ни скрытность, ни склонность к слежке не были свойственны характеру Джо: такие, как он, не бывают интриганами. Тем не менее подсобное было возможно, и он лелеял эту возможность как последнюю надежду.