Нарастающий смех был прерван грохотом в одной из нижних комнат, в свою очередь перекрытым тремя отчетливыми ударами часов — бом, бом, бом — причем второй удар прозвучал значительно громче первого и третьего.
Бабуин скосил глаза, чтобы посмотреть на часы, и как раз в это время Максимиллиан открыл дверь: часы показывали семнадцать минут третьего.
Прошло полчаса с того момента, как Максимиллиан вернулся с прогулки, и теперь он с наслаждением предавался чтению. Он занимался сравнительным анализом оригинала стихотворения Le Poete Assassine10 Аполинера с переводом его, выполненным Паджетом, когда сквозь закрытую дверь до ушей его донесся треск и вой мотоцикла Джо.
— I tell you truly, brethren,— читал он перевод Паджета,— there are few spectacles that do not put the soul in danger. I know of only one place...— Максимиллиан поднял голову и нахмурился. До боли знакомый вой перешел в не менее знакомый рев...— one place you can go fearlessly and that is...11 — мотор кашлянул и замолчал, и Максимиллиан закрыл книгу.
— Макс!
Дверь с шумом распахнулась, с размаху стукнулась о книжную полку, и в комнату ворвался Джо.
— Макс, оно опять чуть не прорвалось! Но у него ничего не вышло! Я перехитрил его! Я заманил его ко рву, и оно свалилось туда... Боже мой, Макс!
— Ты это о чем?
— Оно хотело открыть запертую комнату,—захлебываясь, кричал Джо.— И выпустить! Но я не дал! — Он схватился за край стола.— Макс, не делай больше ничего такого! Макс, ну пожалуйста, никогда больше не делай!
Максимиллиан только покачал головой. О, как ему хотелось, чтобы Джо больше никогда не врывался в его тихий и такой уютный кабинет. Похоже, это стало его самым сильным на свете желанием.
— Не делать чего?
— Ну, таких вот, как эти!
— Черт меня побери, Джо, не мог бы ты убраться отсюда подобру-поздорову и подальше!
Он даже встал, сам изумленный силой собственного гнева и вполне осознавая, что подрагивание мускулов на лице есть не что иное, как судороги, вызванные его собственным воплем.
Джо попятился к двери. Он хотел было хоть что-нибудь сказать в ответ, но, увы, губы его не смогли произнести ничего, кроме буквы «б», да и то какой-то дефективной. Он пулей выскочил из комнаты и хлопнул дверью.
За стенкой снова загремел мотоцикл. Максимиллиан уселся на свое место, но еще долго никак не мог отыскать строчку, на которой остановился.
Грохоча вверх по ступеням башни, Джо думал, что уж теперь-то ему точно наплевать и на Макса, и на то, что тот даже не подозревает, от какой опасности он спас их обоих. И на то, что Макс так и не дал ему почитать книгу, которую обещал. И выходил ли когда-нибудь Макс из своего пыльного кабинета или нет, тоже наплевать. Это еще неизвестно, кто из них двоих сошел с ума, а Максу лучше впредь поостеречься, потому что рано или поздно Джо все равно уничтожит его.
Он домчался до самого верха и выкатил на крышу башни. Остановился, слез и прислонил мотоцикл к стене.
Над головой в темных волнах облаков ныряла крохотная луна. Возле балюстрады блестела лужа, и ветер, налетая откуда-то сбоку, морщил ее матовую поверхность, а заодно трепал его волосы, и они щекотали лоб.
Наплевать, что он больше никогда не увидит Макса. Он создаст себе красивую, нежную, умную девушку, которая будет повиноваться ему во всем, смотреть ему в рот, ловить каждое его слово и никогда и ни в чем не станет перечить ему. А как она будет любить его! На этот раз он сотворит темнокожую. И пусть она станет петь ему и играть на арфе. Да, у нее будет прекрасный голос, и она станет петь ему каждый день после обеда, а кожа ее будет так же темна и так же тепла, как темны и теплы тени в дальних залах нижних этажей.
Он поднял зеленую ткань, которая валялась возле стены. Потом сел, прислонившись спиной к камню. Укутал прозрачным газом руки и уткнулся в них подбородком. Материя уже почти совсем высохла.
Он попытался сосредоточиться и думать только об этой темнокожей девушке. Но было холодно, мысли его блуждали, прохлада каменных плит проникала сквозь ткань джинсов (он никогда не носил белья), и скоро Джо замерз так, что пришлось застегнуть куртку до самого верха. Он прищурился, и грязное пятно на правом стекле очков вызвало из глубин соседней лужи, в которой отражалась луна, беззвучный взрыв и целый фейерверк серебристых иголок. О, как он устал, устал до такой степени, что мог бы уснуть прямо здесь. Но нет, нужно думать о девушке, упорно думать до тех пор, пока не послышится за спиной ее голос, ее тихий призыв: «Джо, Джо...»
11