Самым спокойным голосом, на какой я только был способен, я сказал ей:
-- Все в порядке. Останьтесь.
Приятно знать, что я все еще способен успокоить чужие страхи, когда мне действительно захочется сделать это. Ее дрожь прекратилась, она перестала подталкивать детей к двери. Свои следующие слова я адресовал детям:
-- Дайте-ка я взгляну на вас.
Они медленно подошли ко мне. Девочка казалась угрюмой и рассерженной, мальчик пытался продемонстрировать свою храбрость. У него было чувство собственного достоинства, у этого мальчишки. Как и у его дяди. Пусть это чувство сослужит ему хорошую службу, и пусть ему не придется умереть, чтобы сохранить его. Конечно же, я знаю их имена. Я слышал, как Сенна называла их по именам. Но давайте посмотрим, как они поведут себя в беседе с самим императором Центаврианской республики.
-- И как вас зовут, хм?
Я не удивлен тем, что на мой вопрос ответил именно мальчик. Он выпрямился, расправил плечи...
-- Люкко Деради, -- произнес он очень тщательно, очень формально. Этого парнишку неплохо выдрессировали. Он взглянул на девочку и добавил. -- Это моя сестра, Лисса.
Деради. Да... да, это фамилия мужа младшей сестры Урзы. Я подождал немного, не скажет ли что-нибудь девочка, но она молчала. Первый испуг прошел, впрочем было не похоже, чтобы она особенно сильно испугалась. Но казалось, что она просто не собирается открывать рот.
-- Она не разговорчива, не так ли? -- спросил я Люкко.
Он покачал головой и, как показалось, немного погрустнел, словно я прикоснулся к болезненной теме.
-- Нет, она всегда молчалива. Его голос слегка понизился, словно он делился со мной конфиденциальной информацией, которую ей не следовало бы слышать. -- Мы думаем, что, возможно, с ней что-то не так.
Я сделал шаг вперед и схватил ее. Она даже не отвернулась. Да, она определенно не боялась меня. В моем распоряжении были целые планеты девочек, подобных ей.
-- Или что-то очень так, -- сказал я, обращаясь к мальчику, но смотря на девочку. -- Молчаливые изменяют вселенную, Люк Деради. Говорливые могут только трепаться.
Мне было приятно, что использование менее официального имени "Люк" вызвало у него улыбку радости. Я собирался заговорить вновь, но кашель вновь зародился в моей груди, и на этот раз мне не удалось подавить его. Он овладел моей грудью и вызвал столь глубокий и мучительный приступ, что мне казалось, он вырвет легкие из моего тела. Я протянул руку и коснулся трона. Каким-то образом случилось так, что он придал мне сил, -- по крайней мере, в этот момент. Лишь Великому Создателю ведомо, сколько сил высосала из меня эта дьявольская вещь за все эти долгие годы.
Медленно и очень болезненно приступ отступил, я увидел, что Люк смотрит на меня с откровенным скептицизмом.
-- А вы действительно император? -- спросил он.
Я не могу винить парнишку. Императору следует казаться величественным, производить впечатление, а не быть увядшим стариком.
-- Иногда я спрашиваю об этом самого себя, -- сказал я и увидел озадаченное выражение на лице мальчика.
Я должен сделать заметку на будущее: дети обычно не реагируют на иронические комментарии. Я кивнул и, отбрасывая все, что могло бы сойти в эти дни за привычную Моллари фривольность, заверил его:
-- Да... я император. Вот, видишь...? -- я стукнул по нагруднику. -- Это печать Центаврианской республики. Лишь император может носить ее. Так что либо я император, либо я в большой опасности... -- эти слова зазвенели в моих ушах, и я добавил, -- либо и то, и другое.
Как только глаза мальчика увидели нагрудник, он уже не мог оторвать взгляд от сверкающей пластины. Так что я снял ее, поманил Люка пальцем и сказал:
-- Иди сюда. Глаза Сенны расширились, когда я повесил нагрудник на шею Люка и подтянул его, чтобы он не слишком сильно болтался. -- На следующие пять минут ты -- император того, что прежде было обширнейшей Центаврианской республикой. Ты сможешь отдать один приказ. Любой, какой ты пожелаешь. Постарайся, чтобы он принес людям пользу. Что же ты хочешь?
Даже задавая этот вопрос, я продолжал ощущать всю иронию происходящего. Что вы хотите?
Годы тому назад, настолько много лет тому назад, что я не могу сосчитать, на Вавилон-5 прилетел незнакомец. Многие верят, что зло всегда выглядит злом, но истинное зло в действительности очень приятно и обходительно. Его звали Морден, и он был чрезвычайно обаятелен, -- похож на торговца, который знает, что владеет товаром, необходимым другому. И он спросил меня: "Что вы хотите?"
И я сказал ему.
Великий Создатель, я сказал ему и получил в точности то, о чем просил. И объятый пламенем мир за окном -- результат этого ответа.
Я подумал о моих словах, обращенных к Мордену, но быстро отбросил их. Вместо этого я сосредоточился на мальчике. Я не должен отвлекаться. У меня еще будет достаточно времени, чтобы остановиться на Мордене позднее. По крайней мере, я надеюсь, что времени хватит.
Люк отнесся к этому моменту с такой серьезностью, которую я считал невозможной для мальчика его возраста. О, если бы только я поразмыслил бы так над тем же самым вопросом десятилетия тому назад... А затем он сказал с полнейшей серьезностью:
-- Расскажите мне что-нибудь интересное, какую-нибудь историю.
Его требование оказалось для меня полнейшим сюрпризом. Не знаю, чего именно я ожидал в конце этой импульсивной маленькой игры: богатства, игрушек, славы. Дети ведь легкомысленны, что привлекает их? О чем они могут фантазировать? Но... историю?
Мне показалось, что эта простая просьба поведала мне обо всей жизни парнишки. Однообразная жизнь с постоянной нехваткой внимания со стороны родителей. Желание разделить свои выдумки с кем-то,... с любым... даже с увядшим стариком, который случайно оказался императором.
Сенна выглядела напуганной до смерти всем этим. Почувствовав, что все зашло слишком далеко, она жестом приказала мальчику замолчать.
-- Люк... -- начала она.
Но я махнул ей. Императорская привилегия, что вы хотите, -- хотя формально власть находилась в руках ребенка. Хотелось бы мне знать, что произошло бы, если бы вместо меня все это время правил ребенок.
-- Нет, нет, все в порядке, -- заверил я ее. -- Он значительно лучше справился с этим вопросом, нежели я сам. -- Я внимательно посмотрел на мальчика. -- А что за историю ты хотел бы услышать?
К моему изумлению -- точнее, я был просто потрясен, -девочка прошептала что-то ему на ухо. Она сделала это с удивительной серьезностью и настойчивостью, а парнишка, как мне показалось, был очень раздосадован тем, что она выбрала подобный момент для выражения своего желания. Он незаметно покачал головой, и сказал, хотя я не был до конца уверен, обращается ли он ко мне или к ней:
-- Я хочу историю о великих битвах, войнах и подвигах, героях и простолюдинах.
Я пришел к выводу, что он обращался ко мне, и серьезно кивнул.
-- Понятно. А что хочет твоя сестра?
С притворством, на которое способны лишь дети, он ответил:
-- Ничего.
Этим менее чем искренним ответом он заработал удар острым локотком. Его сестра, которая могла бы стать благословенно молчаливой женщиной (я почти уверен, что это свойство моментально испарится при достижении возраста, когда мужчины предпочитают более молчаливых), совершенно очевидно, не собиралась быть излишне скромной в вопросах, касающихся ее желаний. Мальчик раздраженно вздохнул.
-- Она сказала, что хочет услышать правдивую историю.
Я понял его досаду. Для него "правдивый" было равнозначно уроку истории, а вряд ли есть что-нибудь более скучное для ребенка, нежели история. Полеты фантазии значительно предпочтительнее для тех, кто не может порвать с реальностью.
Бедный, неопытный парнишка. У него еще не было возможности осознать, что правда может быть значительно более устрашающей, более волнующей и более трагичной, нежели все, что способны придумать самые изобретательные писатели-фантасты.