Они должны это увидеть! Они должны беспомощно стоять рядом и смотреть, как он уходит от них.
Он закрыл глаза, когда открылась дверь и яркий свет проник в темноту. Потом он впился в ампулу зубами. Легкий щелчок – и стекло раскололось у него во рту.
Мужчина немного напоминал Вильгельма II. Характерные усы, колючий взгляд. Как на портрете, который во времена кайзера висел в доме каждого добропорядочного немца, а во многих домах сохранился до сих пор, хотя кайзер больше десяти лет тому назад отрекся от престола и теперь выращивал в Голландии тюльпаны. Те же усы, те же сверкающие глаза. Но этим сходство и заканчивалось. На этом «кайзере» не было островерхой каски – она висела вместе с саблей и униформой над стойкой кровати. На нем не было никакой одежды, зато бросались в глаза лихо закрученные наверх усы и впечатляющая эрекция. Перед ним на коленях стояла не менее обнаженная женщина пышных форм, которая, очевидно, намеревалась выразить кайзеру должный респект.
Гереон Рат вяло перебирал фотографии, целью которых было пробудить желание. Другие фотографии изображали кайзеровского двойника и его партнершу уже в действии. Независимо от того, как были переплетены их тела, выдающиеся усы «кайзера» всегда были в кадре.
– Мерзость!
Рат оглянулся. На фотографии, заглянув ему через плечо, смотрел полицейский.
– Что за мерзость, – продолжил этот человек в синей униформе, качая головой. – Это оскорбление монарха, раньше за это сажали в тюрьму.
– Но наш кайзер ведь не выглядит столь обиженным, – отозвался Гереон. Он захлопнул папку с фотографиями и положил ее назад на шаткий письменный стол, который предоставили в его распоряжение. Собеседник в синей униформе ответил ему злым взглядом из-под форменной фуражки, после чего молча повернулся и направился к своим коллегам. В комнате собрались еще семь полицейских: они негромко переговаривались, а некоторые из них грели руки, обхватив чашки с кофе.
Рат посмотрел в их сторону. Он знал, что у сотрудников 220-го отделения достаточно других забот, чтобы еще и оказывать дружескую поддержку чиновнику криминальной полиции с Алекса[3]. В последние три дня ситуация осложнилась. В среду было первое мая, и начальник полиции Цёргибель запретил все майские демонстрации в Берлине, но коммунисты, несмотря на запрет, были намерены пройти маршем. Полиция была на взводе. Распространялись слухи о планируемом путче: большевики хотели поиграть в революцию и спустя десять лет все же создать Советскую Германию. И в 220-м отделении полицейские нервничали больше, чем во многих других районах Берлина. Нойкёльн считался рабочим кварталом. Более красным был, пожалуй, только Веддинг.
Стражи порядка перешептывались. Время от времени полицейский в синей униформе украдкой посматривал на комиссара. Рат щелчком выбил из пачки «Оверштольц» сигарету и закурил. Ему не требовалось объяснять, что его визит сюда можно было сравнить лишь с появлением Армии Спасения в ночном клубе – это было очевидно. Отдел полиции по борьбе с проституцией не пользовался в полицейских кругах доброй репутацией. Еще два года тому назад первоочередной задачей инспекции Е являлся контроль за борделями в городе. Некий вид узаконенной проституции, так как только зарегистрированные в полиции «ночные бабочки» могли легально заниматься своим ремеслом. Многие чиновники бессовестно пользовались этой зависимостью, пока новый закон по борьбе с венерическими заболеваниями не переложил эти задачи с полиции нравов на учреждения здравоохранения. С тех пор инспекция Е занималась нелегальными ночными клубами, сутенерами и порнографией, хотя ее репутация едва ли изменилась. Постоянно сохранялось ощущение той грязи, которой полицейским приходилось заниматься по роду их деятельности.
Некоторое время Гереон выпускал клубы дыма над письменным столом. С форменных фуражек, висевших на крючках, стекала на пол дождевая вода. Пол был покрыт зеленым линолеумом, точно таким же, какой был в кабинетах криминальной полиции на Александерплац. Серая шляпа Рата казалась инородным телом среди черного лака и сверкающих полицейских звезд, как и его пальто на фоне синих форменных шинелей. Гражданское лицо среди сплошных униформистов.
Кофе в эмалированной кружке с вмятинами, которым они его угостили, был отвратительным. Черная мерзкая жижа. В 220-м отделении полицейские тоже не умели варить кофе. Хотя почему в Нойкёльне это должно быть иначе, чем на Алексе? И все же Гереон сделал еще один глоток. Ему не оставалось ничего другого. Только поэтому он и сидел здесь: чтобы ждать. Ждать телефонного звонка.