– Вы бывали в какой-нибудь их этих заплесневелых дыр, за которые у рабочих в этом городе еще выманивают и деньги? – спросил Петер, когда Рат замолчал. – Вы знаете, в каких условиях живут здесь многие люди? Вынуждены жить?
Комиссар проигнорировал его слова. Он злился, что без надобности затеял разговор с этим интеллектуальным хитрецом. Разумеется, он знал густонаселенные дома казарменного типа в рабочих кварталах города, на севере, на востоке и на юге. Настоящие трущобы, позор, вне всякого сомнения. Но что это доказывало? Это служило основанием для строительства новых, светлых поселков для рабочих, что также делалось, но не являлось основанием, чтобы становиться коммунистом! Гереон знал негативные стороны прогресса, обратную сторону цивилизации, и знал ее слишком хорошо – ведь он был полицейским. Но он знал также коммунистических агитаторов, которые проповедовали борьбу с угнетателями, подразумевая войну с полицией. Что должно улучшиться в мире, в котором такие горлопаны имеют право голоса? У него не было желания обсуждать этот вопрос с одним из них.
– Это никому не дает права нарушать законы, – сказал Рат. Он был сотрудником полиции, которая должна обеспечивать правопорядок. А коммунисты? Только сегодня они опять доказали, что ни то ни другое не значит для них ничего.
– Нарушать законы? – Фёлькер повысил голос. Теперь его собеседник опасался, что вопреки его желанию медик разведет дискуссию. Водитель катафалка неподвижно смотрел вперед. Рат заметил, что он все сильнее нажимает на газ. Очевидно, шофер хотел как можно быстрее закончить поездку.
– Что это за законы, – продолжал врач, – которые запрещают человеку выходить на улицу, выражать свое мнение и…
– …стрелять в полицейских, – добавил Рат.
Петер зло посмотрел на него.
– Эти женщины в любом случае были застрелены не коммунистами, – сказал он. – Это были ваши распрекрасные коллеги!
– Если бы ваши люди постоянно не пропагандировали насилие, выступления на улицах проходили бы более мирно! И в последние дни не произошло бы конфликтов!
Рат тоже повысил голос. Фёлькер приводил его в ярость, но при этом полицейский ничего не мог с этим поделать. Но больше всего его злило то, что врач, вероятно, был прав. Остроконечная пуля, которую Петер выковырял из дерева и которую Вольтер вырвал у него из руки, была абсолютно такой же, как те, что прусская полиция использовала в своих карабинах.
Гереон знал такие пули. Они использовались и в Кёльне. Он вспомнил об одном судебном процессе. Доказательства на столе судьи. Пуля из карабина. Она пробила плечо стрелка-психопата, и, вероятно, этого было бы достаточно, чтобы его просто обезвредить, но не убивать. Смертельной оказалась вторая пуля, которая попала точно в сердце. Калибр 7,65. Баллистическая экспертиза однозначно показала, что выстрел был произведен из служебного оружия комиссара по уголовным делам Гереона Рата. Судебный процесс состоялся меньше чем полгода тому назад, и вот тот самый Гереон Рат едет по Берлину в катафалке, сопровождая в морг тела двух убитых женщин. В своей профессии он постоянно сталкивался со смертью, с этим ему пришлось смириться, независимо от того, в какой инспекции он служил. Он знал это, когда решил работать в полиции. Но после случая в Кёльне ему все время казалось, что каждый погибший, с которым ему приходилось иметь дело, может подать на него иск и засыпать его упреками. Так и эти две женщины, хотя он не нес никакой ответственности за их смерть. Коммунистический доктор, разумеется, видел это в ином свете: Рат был полицейским, полиция застрелила женщин, полиция была виновна, а значит, виновен и комиссар.
Рат смотрел в боковое окно, когда они пересекали Шпрее, не обращая внимания на людей на Вайдендаммер Брюкке. Молчание, воцарившееся в машине, было еще более леденящим, чем до этого. Не было смысла говорить с человеком, с которым они жили в разных мирах. Водитель посигналил прохожему, который недостаточно быстро переходил Фридрихштрассе, и тот испуганно оглянулся и, покачав головой, посмотрел вслед бешено мчащейся машине. У Ораниенбургер Тор черный автомобиль свернул на Ганновершештрассе, и вскоре на правой стороне улицы показалось желтое кирпичное здание. Морг Шарите принял их по-прусски холодно и буднично. Равнодушное, каменное пожимание плечами. В здании было много трупов, в том числе и погибших более трагически, чем эти две женщины, застреленные на балконе.