А я тоже закрыл глаза и сразу увидел башню…
Она была похожа на английский замок. Большие камни, неровные, но плотно сложенные, поросшие мхом. Вокруг темно, только на верхней площадке что-то виднелось. Мысленно поднялся туда. Даже ощутил шероховатость камней… гранит. Твердый, темный, недружелюбный.
Поверхность чувствовалась так, будто я шел босиком. Так это или не так, сложно понять. Я не видел своих ног. Только что-то зеленое, блестящее впереди. Чем-то похожее на большой комок промокшего мха.
Когда подошел ближе к зеленому комку, понял – лягушка. Огромная, больше меня. Шарахнулся прочь, но потом остановился. У лягушки было такое жирное тело и такие короткие, такие тонкие лапы, что наброситься она просто не могла. Или могла? Но уж точно не сразу. Еще я подумал, лягушка это или жаба. Когда-то в детстве мне объясняли разницу, только я забыл. У этой крапинки на теле отливали почти так же, как поверхность гранитных камней.
– Эй? – позвал я тихо, осторожно. Очень не хотелось, чтобы гадина и правда на меня прыгнула. – Эй ты, жаба!
– Я не жаба, – совершенно спокойно сказала то ли жаба, то ли лягушка.
– Лягушка? – Я удивился даже не тому, что она разговаривает, а тому, что не жаба.
– Не, не лягушка. Я главный здесь.
При слове «главный» у нелягушки (или как там она себя называла) начали ходить складки многочисленных подбородков, словно существо готовилось громко-громко квакнуть.
– И чего ты?
– Чего-чего. Я самый главный здесь.
– Как это «главный»? И где это здесь?
– Здесь. Везде. Ты хочешь быть главным?
– Не знаю, – честно признался я.
– Значит, не хочешь, – сердито сделала вывод лягушка. – Кто хочет, тот знает, – и добавила кое-что еще более странное: – Кто хочет, тот все всегда знает.
– Я ничего не знаю.
– Эхх… – вздохнула лягушка, видимо, потеряв к моей персоне всякий интерес.
Как, впрочем, и я к ней. Не любил тех, кто хотел быть главным, особенно в обличье жабы-лягушки.
Осторожно обойдя «главного», я подошел к краю башни и заглянул вниз. Там творилось нечто жуткое…
К башне были приставлены тысячи маленьких лестниц, каких-то хлипких плетеных, по ним наверх лезли сотни лягушек. Не таких, здоровенных, как та, что сидела наверху, но чем выше они поднимались, тем их тело все больше раздувалось. Может, конечно, и оптический обман, однако лягушки наверху казались крупнее, чем те, которые внизу.
Еще у «верхних» лягушек были мелкие неразвитые лапы, с трудом выдерживающие вес их тела. Пока я наблюдал за этим лягушачьим скалолазанием, у одной из «верхних» лягушек хлипкие лапы неудачно провернулись через плетеные перекладины, и она сорвалась.
Само падение не было особо эффектным. Кажется, бесхвостая даже не поняла, что падает, а когда упала, сразу лопнула, и от нее образовалась целая лужа, будто какой-то великан здорово харкнул соплями вперемешку с пережеванной едой. Внизу плескались желто-зелено-коричневые комки, пока их быстро не затоптали мелкие лягушки.
«Кто-то наверху, кто-то внизу», – прозвучали слова Дэна, и я понял, что эти лягушачьи войны не что иное, как противная и до жути банальная метафора.
«Фу, фу… – я стал отмахиваться. – Прочь. Прочь».
Сзади кто-то пошевелился. Я обернулся и вздрогнул. Здоровенная лягушка отползала в дальний конец площадки. «Чего это она?!»
– Чего! Чего ты? – уже голосом закричал я ей.
«Вдруг она хочет прыгнуть на меня?» Лягушка ничего не отвечала, только тяжело дышала, пока ее мелкие неразвитые лапки кое-как скребли гранит. Потом начала скрести уродливыми лапками в обратную сторону – прямо в мое направлении.
Я стоял и не мог пошевелиться. Не мог отойти. Лягушка приближалась медленно. Но ее жирная морда, по которой толком и не понять, то ли она ухмыляется, то ли просто так лежат многочисленные подбородки… короче, эта морда с выпученными мутными глазами все приближалась и приближалась.
Я стоял и ждал, ждал, ждал. Не мог ни сдвинуться, ни сказать хоть что-нибудь. В какой-то момент перестал различать раскачивающиеся подбородки бледно-зеленой кожи с ядовитыми крапинками, а видел только глаза. Словно невидящие, но все равно смотрящие на меня. Когда глаза стали совсем большие, я собрал все силы и отошел. Не отбежал, не отпрыгнул, а сделал маленький шажок. Даже сам не понял куда. Куда-то. И закрыл глаза.
А когда открыл, посмотрел вниз и увидел, как в замедленной съемке, огромные всплески сопливой жидкости. Ее было столько, что это уже не напоминало плевок великана. Что-то вроде того, как если бы много-много великанов несколько дней харкали и отплевывали, сморкались в большой таз, а потом все это вылили вон. Когда всплески успокоились, внизу растянулось целое озерцо великановых отрыжек, а по берегам озерца валялись мелкие лапы и какие-то знакомые куски.