Следует признать, что потери эти по большей части невосполнимы. Тысячи вавилонских табличек, статуэток, кирпичей с надписями и цилиндрических печатей не только были разбиты кирками неумелых рабочих, но и безвозвратно утеряны по пути в Европу. Приведем два типичных случая таких потерь. В 1844 г. груз, составляющий две тысячи наименований скульптур и рельефов, посланный на плотах вниз по Тигру Эмилем Ботта, первым копателем ассирийского холма, полностью затонул в устье Шатт-эль-Араб из-за нападения речных пиратов или по недосмотру лиц, ответственных за его доставку во Францию. Так были утеряны плоды двухлетних раскопок, в том числе скульптуры и настенные барельефы из дворца царя Саргона в Хорасабаде. То же произошло и с 15 ящиками находок из древней Ниневии, которые Кристиан Рассам, представитель Генри Лэйярда на раскопках в Куюнджике, в 1851 г. отослал в Багдад. Ящики, как было принято в то время, сплавляли вниз по Тигру на плотах, и речные пираты, которым нужны были лишь древесина, железо и канаты, а вовсе не древние произведения искусства, просто сбросили ящики с ними в воду. Впоследствии их так и не нашли.
Но эти потери, хотя и весьма печальные, совершенно несравнимы с теми разрушениями, которые производили отряды рабочих, нанятых копателями из представителей местных племен. Предполагается даже, что вследствие энергичных «атак» на холмы, скрывающие дворцы царей и храмы богов, могли погибнуть целые библиотеки глиняных табличек. Такова была расплата за неуемный энтузиазм, с которым первые исследователи ринулись добывать экспонаты для национальных музеев своих стран. Именно такое поведение при первых раскопках и утрата не только бесценных памятников материальной культуры, но и важных исторических свидетельств, позволило египтологу Флиндерсу Петри охарактеризовать места раскопок середины XIX в. как «призрачные склепы погибших свидетельств».
Сказано сильно. С другой стороны, не стоит слишком строго судить отважных и смелых копателей, руководствовавшихся самыми благими побуждениями, так как никто из них и не претендовал на то, чтобы называться археологом: почти все они были дипломатами, военными или политическими агентами, которые на свой страх и риск и даже в ущерб собственному здоровью выполняли всю трудоемкую предварительную работу по раскопкам. И еще большим оправданием их деятельности служат поразительные по роскоши находки – невероятных размеров статуи, исторические фризы и поражающие воображение монументы. Другими словами, они не были охотниками за сокровищами, подобно расхитителям египетских гробниц. Это были скорее охотники за музейными экспонатами, занимавшиеся, по сути дела, тем же, но во имя науки. И это до некоторой степени их оправдывает, поскольку конечным результатом открытий копателей стало основание науки, известной в наше время как ассириология. Причем не следует забывать, что они достигли этого благодаря своей целеустремленности и храбрости, а иногда и ценой собственной жизни.
Первым из этих пионеров был Клавдий Джеймс Рич (1787—1820), который за свою недолгую жизнь немало попутешествовал, провел много времени в исследованиях, подобно многочисленным своим современникам, которые в тот поражающий воображение период истории проникали в отдаленные уголки Африки и Азии. Умер он молодым – как говорили, от «лихорадки». На самом деле в возрасте тридцати трех лет он пытался бороться с эпидемией холеры в персидском городе Ширазе, неподалеку от Персеполя, который исследовал.
Клавдий Рич был типичным представителем своего времени. Незаконнорожденный сын француженки (имя ее неизвестно) и британского полковника 35-го пехотного полка Джеймса Кокберна, он получил достойное молодого дворянина воспитание – иными словами, ему позволяли делать все, что заблагорассудится. Рича влекло к интеллектуальным занятиям. Это был весьма одаренный ребенок: в возрасте девяти лет он начал изучать арабский язык, а в шестнадцать лет о нем писали, что он «ознакомился со многими языками… Помимо латинского, греческого и многих современных языков, он самостоятельно овладел ивритом, халдейским, персидским, арабским, турецким и обладал некоторыми познаниями в китайском, который начал расшифровывать в возрасте четырнадцати лет». В наше время подобные достижения выглядят почти невероятными, но тогда это не считалось таким уж поразительным – по крайней мере, для молодых людей, которым предстояло стать пионерами новой науки ассириологии. Неудивительно, что одаренного молодого человека, который обладал «весьма обаятельной личностью и манерами», охотно приняли на службу в Ост-Индскую компанию. В те дни – в начале XIX в. – компания практически была отделением британского министерства иностранных дел, и ее представители во многих странах Востока обладали дипломатическим статусом. Более того – и опять же это было характерно для той эпохи, – от молодых людей, занимавших посты на Среднем Востоке, в Индии и Китае, не требовалось, чтобы они полностью посвящали себя торговле. Рутиной коммерции занимались их подчиненные и местные служащие. Представителей компании поощряли интересоваться политикой, дипломатией и, при желании, историей, географией и цивилизацией соответствующих регионов.