Было отчего впасть в тоску. Три здоровых мужика, да еще в погонах, а занимались, извините, фигней. Проблему решали. Вселенского свойства...
Прибыв к себе, Кудеяр первым делом вызвал Евгения Додиковича и без обиняков, прямо в лоб поставил ему боевую задачу
– Не беспокойся, командир, все будет сделано тонко. — страшно обрадовался Гринберг. — Встретим американцев по высшему разряду. Я сказал!
Чем-то он здорово напоминал Остапа Бендера, подряжающегося нарисовать агитационный шедевр.
– Ну и ладно, дерзай, — отпустил его Скудин, облегченно вздохнул и сразу забыл об импортной делегации. Своих дел хватало. Однако скоро выяснилось, что делать эти самые дела ему предстояло в гордом одиночестве. Чертов Гринберг мигом увез всех на репетицию. И Бурова, и Капустина, и Ефросинью Дроновну. В неизвестном направлении. На казенном бронированном авто...
Американцев встречали на следующий день в Пулково-2. Простенько и со вкусом. Вначале прямо к трапу направились Буров и Ефросинья Дроновна. Чинно, степенно, с чисто русским достоинством. Глеб передвигался на четвереньках. Он был наряжен бурым лесным медведем. В шкуре, с клыками, когтями и хвостом. Выглядел, кстати, Глеб нисколько не смехотворно. Натурально выглядел. Даже страшновато — пока в глаза не посмотришь. Фросенька была одета, что называется, на грани фола: а-ля царевна Лебедь. Но, как и Глеб, соответствовала образу идеально. Она несла огромный пшеничный каравай. Никакой не муляж и не ширпотребовскую безыдейную булку, а самый настоящий каравай, с крепенькими румяными рожками, — очередной шедевр тети Ксении.
– Здрасьте вам, гости дорогие, — певуче сказала Фросенька и поклонилась в пояс с завидной грацией, а Буров зарычал. При этом он чуточку не рассчитал, и Сара Розенблюм с профессором О'Нилом на всем серьезе собрались ретироваться в свой «Боинг». О, эти русские! А их-то убеждали перед полетом, что в России на улице медведя не встретишь...
– Ну, Скудин, ты даешь... — Чекист в белых кедах задышал и побледнел под цвет своих тапок. — Этак и международный скандал раздуть можно. Топтыгин-то чего ревет у вас? Не кормлен, что ли?..
– Не гулян, — с непроницаемым видом пояснил Иван, а тем временем откуда-то чертом из табакерки вывернулся Гринберг — веселый, о сабле, в кармазинном кафтане, рысьей шапке и лиловых зарбасных штанах. С приговором, с переплясом, с балалайкой в руках... Да не один! С девицами-душеньками-красавицами — Колеттой, Полеттой, Жанеттой, Жоржеттой и Мриэттой, наряженными в мини-юбки, кофты-марлевки и пикантные кокошники.
– Во поле березка стояла!!! — затянул Гринберг и послал американцам воздушный поцелуй, а девушки-красавицы повели хоровод и стали подпевать: — Люли-люли стояла, некому березу заломати...
– Oh, that's better! — отреагировали американцы, побороли стресс и начали дружно сходить по трапу. — What a song! What a boy! A real kazak...[5]
– Ну слава Богу. — Чекист в белых тапках просиял, высморкался и в шутку погрозил Скудину пальцем. — А ты шалун, шалун. Телки-то у тебя небось того... огуляны...
Однако Скудин не отреагировал. Он смотрел на группу иностранных гостей, которые, забыв о всяческом церемониале и этикете, с воплями радости ринулись к нему. Экс-преподобный Браун и братья во Христе Хулио, Чарли. Бенджамин и Родригес-младший. Только не в милотях[6], не в сутанах, не в рубищах и не в веригах. Во всем блеске американских парадных мундиров.
– Иван, брат наш! — вскричали они хором. — Ты теперь один в поле воин?
– Как это один? — оскорбился Скудин и поманил пальцем. — Ап!
Сейчас же к нему подтянулись Буров (уже не на четвереньках), Гринберг (без балалайки) и Капустин (в фуражке с васильковым околышем). Экс-отец Браун вдруг заговорил о погоде:
– Здесь у вас все же лучше, чем в яме с дерьмом, но чертовски разгулялись ветра. Давно не припомню подобной болтанки. У нас, впрочем, «индейское лето» тоже было паршивым...
Кудеяр сразу же как-то нутром почувствовал, что «паршивость» «индейского лета», оно же бабье, объяснялась не только дождями.
Между тем выяснилось, что американцы и в самом деле успели вовремя. Небо очень быстро, прямо на глазах, затянули тучи, ясный полдень сменился натуральными сумерками. Повеяло ледяным холодом, словно где-то распахнулся чудовищный морозильник... В стылой, ощутимо плотной полутьме закружились белые, тающие на лету мухи.
– И здесь то же... — ни к селу ни к городу пробормотал бывший Браун. По-английски пробормотал, но Иван понял. Другое дело, железного негра внезапным холодом было не прошибить, а вот остальные члены делегации с явной тревогой поглядывали на небеса. Ни дать ни взять прикидывали, не привезли ли они с собой на хвосте через океан нечто такое, с чем успели очень неприятно познакомиться дома.
Когда американцы, унося с собой благоухающий каравай, уже забирались в специальный автобус, Кудеяр придержал Брауна за руку и глазами указал в сторону города. Браун оглянулся. В семи километрах от них тяжелые клубящиеся тучи подсвечиваю явственно видимое трепещущее радужное сияние.