Поглядывая искоса на раскинувшиеся перед ними улицы Вавилона, подошел Нанни.
– Никогда прежде я не бывал так высоко, чтобы увидеть внизу город.
– И я тоже, - сказал Хиллала, но Лугата только рассмеялся.
– Пойдем. Наши тачки готовы.
Вскоре всех работников расставили попарно и подвели к тачкам. Мужчины стали между двух тягловых жердей, к которым крепились кожаные петли. Рудокопам назначили идти вместе с опытными тягловыми, чтобы новички держали шаг и не замедляли ход всего каравана. Лугата и еще один тягловый оказались позади Хиллалы и Нанни.
– Помните, - сказала Лугата, - держаться нужно в десяти локтях от тачки впереди вас. Когда поворачиваем, всегда тянет тот, кто справа; меняться будете каждый час.
Тягловые начали заводить свои тачки на подъем. Хиллала и Нанни пригнулись, и каждый забросил на плечо по петле. Потом они разом выпрямились, оторвав от земли передок тачки.
– Тяните! - скомандовал Лугата.
Они налегли на ремни, и тачка покатилась. Стоило сдвинуться с места, как тянуть стало совсем легко, и они зашагали едва не насвистывая. Вот процессия достигла поворота, и снова пришлось приналечь.
– И это здесь называют легкой тачкой? - пробормотал Хиллала.
Дорогу вверх сделали такой ширины, чтобы идущий вниз мог протиснуться рядом с тачкой. За столетия колеса проделали две борозды в кирпичном основании. Потолок над головой выгибался уступчатым сводом: массивные квадратные плиты наползали друг на друга, пока не сходились в середине. Из-за широких колонн справа проход напоминал туннель. Если не смотреть по сторонам, то и не скажешь, что находишься в башне.
– Вы поете, когда рубите проход? - спросил Лугата.
– Если камень мягкий, - ответил Нанни.
– Тогда спойте что-нибудь…
Просьбу передали остальным рудокопам, и вскоре пела вся артель.
Тени укорачивались, а люди взбирались все выше и выше. В укрытом от солнца проходе, на свежем воздухе было много прохладнее, чем на узких городских улочках внизу, где полуденный зной мог убить ящерицу, решись она перебежать из тени в тень. Повернув голову вправо, рудокопы могли видеть Евфрат и тянущиеся на многие лиги поля, пересеченные поблескивающими в лучах солнца каналами. Вавилон представал узором из извилистых улиц и скученных построек, ослепи-тельных от побелки. По мере подъема их оставалось все меньше и меньше в поле зрения: город словно прижимался к подножию башни.
Снова был черед Хиллалы тянуть правую петлю, и он шел почти у колонн, когда услышал крик, раздавшийся уровнем ниже. Он уже собирался остановиться и поглядеть через край, но ему не хотелось сбиваться с шага, к тому же нижнего яруса было не разглядеть.
– Что там происходит? - крикнул он через плечо Лугате.
– Один из ваших рудокопов боится высоты. Такое иногда случается с новичками. Иной раз человек бросается на пол, отказываясь идти дальше. Однако мало кто пугается так рано.
Хиллала его понял.
– И мы знаем сходный страх. Есть люди, которым невыносимо войти в шахту; их гнетет мысль о том, что они будут похоронены заживо.
– Правда? - спросил Лугата. - Я о таком не слышал. А что ты думаешь о высоте?
– Ничего. - Но он поглядел на Нанни - они оба знали правду.
– Ты чувствуешь покалывание в ладонях, верно? - прошептал Нанни.
Хиллала потер руки о грубые волокна веревки и кивнул.
– Я тоже это почувствовал. Раньше, когда был ближе к краю.
– Может, и на нас следует надеть колпаки, как на козла и быка, - пошутил Хиллала.
– Думаешь, мы тоже задрожим, когда взберемся выше? Хиллала задумался. То, что один из их числа поддался страху так рано, дурной знак. Он отмел эту мысль: тысячи взбирались без опаски, и глуп тот, кто позволит ужасу одного рудокопа заразить всех.
– Просто нам высота в диковину. У нас впереди месяцы, чтобы к ней привыкнуть. Когда достигнем вершины, пожалеем, что башня столь невысока.
– Нет, - сказал Нанни. - Сомневаюсь, что мне захочется снова вот так тянуть лямку.
Они оба рассмеялись.
Вечером они поужинали ячменной похлебкой, чечевицей и луком, а затем легли спать в узких коридорах, уходящих в глубь башни. Наутро рудокопы едва смогли встать, так болели ноги. Тягловые посмеялись и дали новобранцам мазь, чтобы те втерли ее в натруженные мускулы. Еще они распределили их поклажу по другим тачкам, дабы облегчить ношу новичкам.
На второй день от одного взгляда вниз у Хиллалы тряслись колени. На этой высоте дули сильные ветры, и он решил, что выше они станут воистину яростными. Он спрашивал себя, сдували ли они когда-нибудь неосторожных людишек, случайно приблизившихся к краю. Падение будет долгим, хватит времени прочесть молитву, прежде чем ударишься оземь.
Хиллала поежился.
Второй день для рудокопов походил на первый, только стоптанные ноги болели сильнее. Теперь путники могли видеть много дальше, и открывающийся взору простор поражал: стали видны лежащие за полями пустыни, караваны выглядели вереницами насекомых. Но ни один рудокоп не испытывал больше панических приступов, и их восхождение ничто не нарушало.
На третий день ноги у рудокопов болели по-прежнему, и Хиллала чувствовал себя немощным старцем. Однако на четвертый день осталась лишь ломота, и тачки рудокопов нагрузили как прежде. Подъем продолжался до вечера, когда они встретились со второй артелью тягловых, быстро спускавшихся налегке по соседней полосе. Обе дороги переплетались, не касаясь друг друга, но соединялись коридорами внутри самой башни. Поравнявшись, тягловые перешли с одной стези на другую.
Рудокопов познакомили с тягловыми второй артели; они беседовали друг с другом и ужинали вместе в тот вечер. На следующее утро первая артель подготовила порожняк к возвращению в Вавилон, и Лугата простился с Хиллалой и Нанни.