Бухбах. Отлично. Это все?
Адъютант. Нет, господин полковник. Наблюдаются непредвиденные изменения в конструкции танков.
Бухбах (с интересом). Да? Слушаю вас.
Адъютант. У двух экземпляров стволы пушек явно выгибаются вверх. Кроме того, изменился цвет окраски.
Бухбах. Камуфляж?
Адъютант. Боюсь, что нет, господин полковник. Они оранжевые с голубыми гусеницами.
Бухбах (немного помолчав). Да? Любопытно.
Адъютант. Спокойной ночи, господин полковник. (Выходит.)
На следующий день, в четыре часа пополудни.
Председатель (обращаясь к полковнику). Вы готовы, полковник?
Бухбах. Простите, ваше превосходительство. Я жду последнего сообщения с полигона. (Входит адъютант, подает полковнику телеграмму. Бухбах читает. Неожиданно у него меняется выражение лица.) Минутку, ваше превосходительство. (Выходит.)
Все. Что произошло?
Адъютант. Эксперимент дал неожиданные результаты. (Замолкает.)
Председатель (нетерпеливо). Говорите же!
Адъютант. Слушаюсь! Начиная с пятого поколения вместо танков появились гусеничные тракторы.
Председатель. Артиллерийские тягачи?
Адъютант. Никак нет, ваше превосходительство, сельскохозяйственные машины. В том числе тракторы, снабженные многолемешными плугами и сеялками.
Председатель. Как вы могли это допустить?!
Адъютант. Генетические мутации, ваше превосходительство. Эволюция пошла не в том направлении. (Крики: «Саботаж!» Всеобщее замешательство.)
Кто-то из зала. Где Бухбах? Пусть объяснится!
За стеной слышен одиночный выстрел из револьвера.
Все кидаются из зала.
ЧЕСЛАВ ХРУЩЕВСКИЙ
«ПО ГАЗОНАМ НЕ ХОДИТЬ»
— Хе-хе, так, значит, ты любой ценой жаждешь обрести бессмертие? Ну что ж, товар, можно сказать, первый сорт, редкостный, на рынке не продается.
— За деньги купишь что угодно.
— Так, да не совсем.
— Так.
— И сколько ж ты собираешься за это отвалить? Ну, говори, говори, не стесняйся.
— Половину состояния.
— Это сколько же?
— Если понадобится, то и миллион.
— Миллион чего?
— Миллион долларов.
— Миллион за бессмертие. Шутник! Каждому человеку на роду написано умереть, тут никакие миллионы не помогут.
— Ты сделай так, чтобы обессмертить мое имя, чтобы люди говорили обо мне сто, двести, тысячу лет после моей смерти!
— А у тебя запросы, ничего не скажешь! Честолюбие или просто каприз?
— Какой уж там каприз! По ночам не сплю, все время думаю о бессмертии.
— Нашел о чем думать!
— Места себе не нахожу. Неделю назад мне исполнилось пятьдесят пять. И что? Ничего!
— Хорошенькое ничего! Два миллиона на текущем счету.
— Есть мультимиллионеры, миллиардеры. А кто о них знает, кто будет помнить через сто лет? Я хочу остаться в памяти людской, как пирамида или как Паганини.
— Слушай, а может, ты играешь на чем-нибудь?
— Ненавижу музыку.
— Чудак! Мечтает о бессмертии, а музыку ненавидит! Стихи пишешь?
— Помилуй! Всю жизнь разводил свиней.
— И, надо сказать, неплохо.
— Но ни один свиноторговец, даже самый разгениальнейший, не вошел в историю.
— У тебя есть какое-нибудь хобби?
— Стыдно сказать.
— Стыдиться нечего. Шутка ли — бессмертие!
— В свободное время коллекционирую маленьких свинок.
— Поросят?
— Фарфоровых. Собираю статуэтки. В моей коллекцир почти две тысячи штук.
— С ума сойти!
— Зачем сходить с ума? Возьми и заработай миллион.
— За такую сумму я тебя обессмерчу. Это уж как пить дать. А где гарантия, что ты сдержишь слово?
— Заключим договор.
— И заверим у нотариуса?
— У кого угодно. У нотариуса, у дьявола, у директора банка.
— Распорядись, чтобы составили соответствующий документ. Завтра и подпишем.
— При одном условии.
— А именно?
— Твое предложение рассмотрит специальная комиссия. Я приглашу умных людей — профессоров, юристов, газетчиков.
— Приглашай, не возражаю.
— Если они единогласно решат, что, осуществив твое предложение, я обессмерчу свое имя, получишь миллион. Идет?
— Идет.
Я простился с Дональдом Харботтлем, которого, как и многих в округе, обогатило разведение свиней, и отправился к реке, чтобы пораскинуть мозгами. Каким образом можно обессмертить этого типа? Его свиней награждали золотыми медалями, он пользовался славой хорошего специалиста, разбирался в свиньях. Остальное его не интересовало.
Помню, когда ракета с людьми опустилась на Луну, я сказал Дональду: «Слышал, истинное чудо, человек гуляет по небу? Еще немного — высадится на Марсе». «Хо, — проворчал он, — ну и что? Астронавты бойкотируют мои консервы, говорят, свинина скверно переваривается, возникают дополнительные перегрузки… А ведь моими свиньями можно кормить новорожденных!»
Он покраснел — жилы на висках вздулись — и выбежал из кафе. Неделю я его не видел. И вдруг звонок. Приходи, говорит, у меня важное дело. Ты читаешь много, за обедом газету, за ужином книжки, а я человек простой, кончил только воскресную школу, учиться времени не было. Отец умер, свиньи дохли, надо было все бросать и приниматься за тяжелую работу, спасать дело. А теперь одна мысль не дает мне покоя. Помоги, не пожалеешь. Ну и рассказал о своей тоске по бессмертию. Миллион на улице не валяется. Как обессмертить Дональда Харботтля?
На следующий день при свидетелях мы подписали договор.
Я попросил неделю сроку и небольшой аванс в счет гонорара.
— Думай хоть год, но не больше, — сказал Дональд и вручил мне сто долларов.
— Или я придумаю что-нибудь за месяц, или пропади они пропадом — и договор, и миллион, и твое бессмертие.
Как назло лето в тот год выдалось скверное, сухое, от жары плавился асфальт на улицах, выгорали дотла городские газоны, кровь кипела в жилах, а о том, во что превращались мозги, лучше не говорить. Днем я сидел в ванне и, положив грелку со льдом на темя, предавался размышлениям, литрами поглощая черный кофе, ночью же бродил по плоской крыше небоскреба, с которой открывалась изумительная панорама города. Луна освещала стены домов, белые иглы небоскребов тонули в фиолетовой мгле. Я видел мерцающие неоном рекламы универсальных магазинов, клубы розового дыма над теплостанцией, десятки нефтяных вышек на южной равнине. Обычно меня сопровождал Ольстер, владелец продовольственного магазинчика. Астрономия была его страстью. Он сам смастерил телескоп и глазел на небо. Мы болтали о разном.
— Ах, звезды, — вздыхал торговец-астроном, — звезды чудесны! Белые карлики, красные гиганты, сверхновые, двойные. Посмотрите, вон то малюсенькое облачко — это Крабовидная туманность. Когда-то на этом самом месте разгорелась дивная звезда. В 1054 году сверхновая взорвалась, произошла космическая катастрофа, и от изумительной звезды остались лишь клочки туманности.
— Очень интересно, — согласился я без особого энтузиазма. — А вам не жаль времени?
— Разве можно спать, когда небо так прекрасно?
— Прекрасно? Миллиарды светящихся точек. Что в них прекрасного? Вот если бы вы в свой телескоп увидели марсиан или, еще лучше, марсианок, тогда другое дело.
— Мы знаем, что на Марсе нет разумных существ.
— Не настаиваю на марсианах. Если с помощью этого телескопа я увижу существ из другого мира, тогда скажу: мистер Ольстер, вы не зря потратили время, ваше имя войдет в историю… А, дьявол!
— Что случилось?
— Ничего! Голова прямо разламывается от боли.
Я извинился перед астрономом и помчался в свою комнату на тридцатом этаже. Голова действительно разламывалась, но не от боли, а от избытка мыслей. Я не мог уснуть, настолько я был возбужден. Меня осенило. Да, да! Дональд Харботтль стоит на пороге бессмертия, вскоре он переступит этот порог, я получу гонорар, заработанный тяжким трудом. Нужен подробный план действий, нужно все учесть, ознакомиться с соответствующими материалами. Господи, сколько же было этих «нужно», они все разрастались и разрастались до бесконечности. Назавтра я заглянул в библиотеку, в полдень навестил Дональда.
— Сегодня же купишь телескоп. Мы установим его на крыше твоей виллы в Биг Хорн. С понедельника начнешь надоедать всем рассказами о своем новом хобби.
— Астрономия?
— Вот именно — астрономия. Астрономические наблюдения. Через полгода…
— Смилуйся, — простонал Дональд, — шесть месяцев без сна!