— Понимаю! — крикнул Гарри. — Это не я твой катализатор, а ты мой! Вдобавок катализатор минусовый. Это из-за тебя я испоганил все контрольные работы. Ты действуешь на меня отрицательно, все портишь. Взять хотя бы мое присутствие здесь. Приятную экскурсию и беседу ты тоже испортил, а сам наверняка что-то выгадал.
Кройс задумался.
— Хм, немного странно, но вполне возможно, — сказал он. — Ты для меня положительный катализатор, а я для тебя — отрицательный. Интересная связь, а одновременно еще одна новая тема для моих исследований.
— Я здесь не останусь ни минуты, Кройс, — холодно заметил Гарри, — поскольку из нашего разговора следует, что ты на моем присутствии выгадаешь ровно столько, сколько я потеряю. Но что ты, собственно говоря, выгадал, разговаривая со мной? Каковы результаты моего каталитического воздействия на твое гениальное мозгсмвое вещество?
— Видишь ли, Гарри, ты появился как раз в тот момент, когда я совершенно отчаялся. Некоторые свои исследования я закончил успешно, другие зашли в тупик, а новые темы казались мне совершенно неинтересными, не стоящими труда и работы. Я слонялся по долине, по коридорам института, отлеживался на террасах в ожидании перелома, раздражителя, который опять придал бы смысл Моему существованию в этих стенах. При всем том я знал, что я не конченый человек, я чувствовал в себе огромные творческие возможности, но мне недоставало какой-то мелочи, которая дала бы начало этому лавинообразному процессу. И вот, читая книгу Брауна «Человек как катализатор», я подумал о тебе.
— Очень приятно, — прошипел Гарри, без особой нежности глядя на экран.
— Ты уже почти поверил в то, что твой Катодий зажил собственной, самостоятельной, разумной жизнью и даже начинаешь его побаиваться. Мне же пришло в голову, что так называемая «усталость» металла и систем, из которых собрана эта машина, может вызывать определенные нарушения в функциях робота при одновременном сохранении общих законов логики, управляющих всей системой. В результате у меня возникла идея новой работы под условным названием «Влияние усталости металла и систем гомоида на поведение некоторых типов роботов». Я мог бы перечислить тебе еще несколько десятков других пришедших мне в голову мыслей, не так тесно связанных с нашей беседой, но мне жаль времени.
— Мне тоже, — перебил Гарри, — надеюсь, мы видимся в последний раз. Больше тебе не удастся использовать меня в роли катализатора.
— Обидно, — без особого сожаления вздохнул Кройс, — но, если ты на этом настаиваешь, я как-нибудь переживу. Сейчас у меня столько новых идей, что, пожалуй, хватит до конца жизни. Кстати, между прочим, не продашь ли ты мне своего Катодия? У меня есть немного еврасов на счету.
— Прекрасно. Пришлю его сразу же по возвращении, Думаю, он достаточно быстро отравит тебе жизнь. Хотя… — Гарри задумался. Если он был для Кройса катализатором положительным, а Кройс для него — отрицательным, то, продавая Катодия, он, пожалуй, сделал бы Кройсу услугу, а себе — наоборот. Значит, для него это была невыгодная сделка, правда, не известно почему. Гарри усмехнулся изображению на экране — о, нет, он был бы последним глупцом, если б, зная все, отдал Кройсу робота.
— Нет, я не продам тебе Катодия, — сладко сказал он. — Я не дам объегорить себя, антикатализатор ты мой, деструктор ты мой милый.
Кройс что-то недовольно проворчал, но тут же улыбнулся.
— Ну как хочешь, дорогой, как хочешь. Во всяком случае, сердечно благодарю за посещение, всегда можешь на меня рассчитывать…
— Прощай, — холодно сказал Гарри и вышел из кабинета, стены которого были расцвечены мрачным отсветом, дождем огненным, молниями фиолетовых электрических разрядов.
На следующий день Гарри сидел в кресле и мрачно рассматривал из окна своего кабинета зеленую ленту Бульвара философов и небоскребы в центре города. Холодный компресс почти не охлаждал его разгоряченного лба, пустой флакончик из-под успокоительного свидетельствовал о том, что самочувствие Гарри оставляло желать много лучшего. По комнате слонялся Катодий, сыпал искрами, трещал, трясся, словно эпилептик. Гарри на секунду оторвал взгляд от успокоительной зелени бульвара и с отвращением посмотрел на робота.
— Пошел в угол, железный гроб! — рявкнул он. — Эх ты, гадалка! Приключение! Еврасы! Где все это? Где?
— Нееее знааааю, хооозяииин, я действую безззошибочно. Мнеее каажеется, чтттто прииклююючение быыыло и выыы быыли в гооорах.
Гарри запустил в Катодия флаконом, но промахнулся, и прозрачная трубочка покатилась в угол.
— Обманщик! Приключение! А ну, говори, откуда ты знал, что я поеду в горы?
— Когда-то вы вмонтировали в меня секретарскую систему, и она у меня сохранилась в рудиментарном состоянии. Когда пришла телеграмма от Кройса, то, прежде чем этот болтливый ящик, именуемый автоматическим секретарем, переписал телеграмму на соответствующий бланк, я уже знал ее содержание. А почему у вас нет еврасов — не понимаю. В институте изучения роботов должны были заинтересоваться моей исключительной личностью и купить меня у вас по меньшей мере за тысячу еврасов.
— Прочь с глаз моих! — крикнул Гарри.
— Ужжже иддду, хооозяин, — затянул Катодий, — но моя исправность…
— Прочь!
Гарри опять погрузился в состояние апатии. Теперь он проклинал ту минуту, когда отказался продать робота. Да, Кройс-антикатализатор действовал безотказно, а он, как когда-то в школе, первую хорошую мысль испоганил рассуждениями и, как и раньше, страдал за это. Теперь, приняв таблетки, он ясно увидел совершенную ошибку. И хуже всего то, что Кройс об этом знал — его ехидная ухмылка, его «ну как хочешь, дорогой, как хочешь…» Теперь даже разобрать Катодия нельзя, потому что Чуткое Ухо узнает и будет торжествовать.
Гарри поплелся холодильнику и вынул бутылку минеральной воды. Потягивая газированную жидкость, которая показалась ему чрезвычайно вкусной, он опять мысленно вернулся к последним минутам, проведенным в институте. Тогда, по пути к стоянке геликоптеров, он миновал группу ассистентов, окруживших робота-няньку. Светловолосая девушка как раз в этот момент вручала автомату термос с бульоном и калорийные булочки. Не без удовольствия Гарри подумал, что робот был довольно сильный, а Чуткое Ухо с детства не терпит булочек.
СТЕФАН ВАЙНФЕЛЬД
ЛОЖКА
— Что это? — спросили они.
Воспитательница с любопытством посмотрела на небольшой параболоид, оканчивающийся короткой, узкой, слегка выгнутой пластинкой. Металл, из которого был изготовлен этот несложный предмет, покрывала толстая пленка окисла.
— Ложка, — ответила она. — Где вы ее нашли?
— Среди камней. А что значит «ложка»?
— Приспособление, которым люди пользовались во время еды. С помощью ложки они брали различные вещества, так называемую «пищу», и вводили в ротовое отверстие.
Малыши столпились вокруг, с интересом слушая объяснения воспитательницы, которая рылась в памяти, старательно перебирая всю имевшуюся у нее на этот счет информацию.
— Невероятно сложный организм человека перерабатывал пищу, превращая ее в энергию, чтобы синтезировать израсходованные в процессе жизнедеятельности элементы. Это был весьма совершенный автоматический процесс. Ну, а теперь пора…
— Сколько лет может быть этой ложке?
— Надо бы сделать анализы. А так, на глаз, лет, вероятно, двести-двести пятьдесят… Не меньше двухсот. Ну, нам пора…
— Почему именно двести?
— Примерно в это время последние люди покинули нашу планету, и мы остались одни. Для нас это был тяжелый период, хотя тогда мы еще не могли этого осознать. Нам грозила гибель, но мы перенесли все тяготы и начали совершенствоваться.
— А почему люди нас бросили?
— Здесь условия для них были слишком тяжелые, иные, чем на их родной планете. Они ни на минуту не могли снять специальных защитных скафандров, иначе бы их тела немедленно затвердели, а жидкость, циркулирующая в их жилах, тотчас бы застыла. Они были так слабы, что не могли передвигаться самостоятельно, без специальных аппаратов, приспособленных к тяготению нашей планеты.
На этом она хотела кончить, но они не отставали, засыпали ее вопросами:
— Зачем люди сюда прибыли?
— А что они здесь делали?