— Нет, мэм. Вы красивы и хотите использовать этот козырь. Потом появляется кто-то еще и решает использовать его за вас. Это не делает вас невинной овечкой, скорее уж неудачницей в бизнесе. Впрочем, никто пока не назначал меня на роль главного арбитра Вселенной по части нравственности.
— Неужели вы сами ни разу не совершали ошибок? Не делали ничего такого, чего теперь стыдитесь?
— Делал, конечно. Бывает, ты предполагаешь, что события сложатся так, а они складываются совершенно по-другому. Но я ведь не говорю, будто не ведал, что творю. Очень даже ведал — просто не добился желаемых результатов.
— Вы случайно не иезуит, господин Шпандау?
— Нет, мэм. Но я прожил в Голливуде достаточно времени, чтобы понимать, что к чему.
— Как и я, вы хотите сказать?
— Ох, ребятки, — встревоженно вставила Пам, — кажется, у нас не слишком хорошо получается играть в одной песочнице.
— Да идите вы на хрен, господин Шпандау, вместе со своей грошовой этикой. Я уехала из Техаса, чтобы избежать нравоучений, и не готова выслушивать их от такого узколобого критикана и зануды.
— Может быть, господин Шпандау хочет извиниться…
— Нет, — отрезал Шпандау. — Не думаю, что он этого хочет. Господин Шпандау просто старается быть предельно ясным. Вы тратите жизнь на попытки сделать фантазию настолько реальной, чтобы люди пересекли черту и оказались в созданном вами мире. Как ни печально, некоторые из них потом не способны вернуться назад.
— Что вы такое говорите? Неужели мы при съемках каждого фильма должны беспокоиться, что среди миллиона зрителей найдется один чокнутый? Не я превращаю его в психа. Он псих, потому что не видит разницы между мечтами и реальностью. И таким его вовсе не я сделала. Он уже вошел в гребаный кинотеатр законченным психопатом, господин Шпандау. Все случилось до того, как он уставился на экран.
— Но ведь в кинотеатре это не заканчивается. Подумайте, сколько вокруг вас людей, которые помогают длить эту фантазию, переносить ее из кино в реальность. Ведь экраном все не ограничивается. Вот вы выступаете в ток-шоу, вот вы появляетесь на церемонии вручения «Оскара» или премии для иностранной прессы, вот вы мелькаете на страницах журналов, даете интервью. И после этого вы говорите, что все это — не часть фантазии? Утверждаете, что иллюзия должна ограничиваться экраном, а сколько вы при этом платите своему пиарщику, чтобы добиться обратного? Вы совершаете ошибку, а потом откупаетесь и замалчиваете последствия. Да вы сами не даете фантазии остаться на экране. Что-то в последнее время принципы у всех стали такими размытыми…
— Господин Шпандау, идите вы в задницу, — не сдержалась Анна. — Пам, попроси кого-нибудь выкинуть этого сукиного сына через забор.
И умчалась прочь.
— Вы что, с ума сошли? — спросила Пам.
— Сам часто гадаю, — ответил Шпандау.
— Потрясающе! — воскликнула она. — Я пыталась помочь сестре, обеспечить ей безопасность, а вы пришли и все испортили.
— Она отрицает, что ей нужна помощь, — возразил Шпандау.
— Все актеры отрицают, господин Шпандау. Это их манера поведения. Спасибо, что облегчили мне жизнь.
В дверях они столкнулись с Анной. Она вылетела им навстречу в махровом халате и запустила Шпандау в лоб щеткой для волос.
— Сукин сын! Да как ты посмел, сукин ты сын!
Она направилась прямо к нему, но Пам встала между ними и легонько оттолкнула сестру.
— Остынь. Он уже уходит.
— Я выдавлю твои вонючие глаза! — выкрикнула Анна, обращаясь к Шпандау.
— Анна, успокойся, — продолжала увещевать ее Пам.
— Да какое к черту «успокойся»?! Сукин сын!
Шпандау потрогал лоб, на пальцах остался кровавый след.
— Анна, сядь. Я серьезно. Сядь.
Анна рухнула на диван.
— Вы в порядке? — спросила Пам у Шпандау.
— Да, в полном.
— Ну, подай на меня в суд, подонок! — не унималась Анна. — Давай, если духу хватит.
— Анна, да заткнись ты, ради Бога.
— Все нормально, — вставил Шпандау. — Никто ни на кого в суд не подает.
— Только вот не надо мне одолжений! — бушевала Анна.
— Замолкни, Анна. По-человечески тебя прошу. — Пам взглянула на ссадину. — Хорошенько она вас приложила. Можно вызвать доктора.
— Нет, — ответил Шпандау. — Давайте я подпишу какую-нибудь бумагу с отказом от претензий, если так будет проще.
— Лучше давайте все успокоимся и обсудим ситуацию, — предложила Пам. — Нужно решить это дело полюбовно.