Раздались аплодисменты, и Анна Мэйхью направилась к кафедре, чувствуя, как пятьдесят с лишним пар глаз сосредоточились на ее собственных слегка расплывшихся ягодицах.
— Спасибо вам, Ширли, — произнесла Анна на всю аудиторию, — за такое теплое вступление. Также я хотела бы поблагодарить Общество ценителей искусства Западного Голливуда за приглашение. Понимаю, как трудно оставаться в четырех стенах в такую чудесную погоду, но я бы хотела поговорить с вами о том, что мне особенно дорого.
Анна продолжала говорить, а госпожа Бояджан сверлила ее взглядом и вдруг заметила маленький флакон, оставленный актрисой рядом с тарелкой. Он был похож на пробник духов, вероятно, что-то французское и дорогое. Госпожа Бояджан слегка наклонилась вперед и принюхалась. Ничего. Какая досада!
— Если бы кто-то предложил не заботиться более о Мемориале Линкольна в Вашингтоне или бросить на произвол судьбы картины в нью-йоркском Метрополитен-музее, чтобы те пришли в упадок и исчезли с лица земли, мы бы все ополчились против этого, не правда ли? Ведь подобного нельзя допустить. Поднимется волна народного гнева, никому и в голову не придет позволить, чтобы погибло национальное достояние.
Госпожа Бояджан продолжала улыбаться и почтительно поглядывать на Анну, а сама тем временем легонько толкнула флакон пальцем. Тот покатился по скатерти, но к радости госпожи Бояджан не добрался до края стола и не упал. Она снова протянула к нему руку.
— Однако неприглядная истина состоит в том, что именно это мы и делаем. О нет, конечно, не по отношению к Мемориалу Линкольна или Метрополитен-музею, а по отношению к нашему достоянию здесь, в Лос-Анджелесе. Сотни зданий, великолепные произведения искусства, построенные в эпоху, которую можно назвать не иначе как Золотой век Лос-Анджелеса, то есть в начале XX столетия, постепенно разрушаются прямо на наших глазах, их сносят, чтобы…
Анна заметила, как госпожа Бояджан взяла флакон, и ее желудок ухнул куда-то в район сфинктера. Зрение ее слегка затуманилось, она уже живо представляла себе конец света, по крайней мере, для пятидесяти с лишним домохозяек из Беверли-Хиллз, троих официантов-мексиканцев и одной видавшей виды актрисы с обвисшей задницей. Анна попыталась продолжить свою речь.
— Чтобы… ммм… построить на их месте торговые центры и рестораны быстрого питания. Они… эээ…
Она чувствовала, что все пошло вкривь. Госпожа Бояджан, прищурившись, рассматривала флакон. Цвет был странный. Она определенно раньше не сталкивалась с такими духами.
— Они… эээ… они… — «Да положи ты флакон на место, тупая сучка, только ради Бога не открывай». — Ежегодно десятки памятников архитектуры сносятся, чтобы освободить место для строений, которые не просто не доставляют глазу ни малейшего эстетического удовольствия, но разрастаются как злокачественные опухоли…
Госпожа Бояджан понюхала флакон и едва поборола искушение открыть его и вдохнуть запах содержимого. «Меня сейчас стошнит», — подумала Анна. Она продолжала говорить, спотыкаясь и торопясь приблизить конец речи.
— …не добавляя ничего к естественной красоте, которая дарована нам, жителям Южной Калифорнии, природой. И сегодня я здесь для того, чтобы попросить вас…
«Она наверняка не будет против, если я разок понюхаю», — сказала себе госпожа Бояджан и принялась откупоривать бутылочку.
— ГОСПОЖА БОЯДЖАН! — завопила Анна.
Госпожа Бояджан от неожиданности уронила флакон. Тот упал ей на колени, зацепился за складку ткани. Она испытала невероятное облегчение.
— …и остальных членов Общества ценителей искусства Западного Голливуда оказать мне и моим друзьям содействие в нашем стремлении спасти как можно больше замечательных старых зданий. Спасибо вам.
Госпожа Бояджан в полном одиночестве встала и захлопала в ладоши, словно хотела устроить ненасытной шлюхе — ведь Бог свидетель, Анна Мэйхью с кем только не спала! — свою личную миниовацию. Она позволила флакону упасть на ковер. Оттуда тот скатился на пол, это все чертовы латинос виноваты.
Анна метнулась к столу. Флакон исчез. Во всяком случае, в руках у долбаной старой коровы его уже не было. Она наверняка стащила его и теперь откроет, когда доберется до дома, и тогда она сама, ее маразматический муженек-продюсер, их горничные, садовники, кошки и шарпеи — все они встретятся на небесах, причем относительно скоро.
— Очень воодушевляющая речь, — сказала госпожа Бояджан и снова направилась к кафедре. — Спасибо Анне Мэйхью, она напомнила о нашем главном долге. Всем нам, жителям этого города, следует беречь наше архитектурное наследие.