Ганс вошел, слегка пригнувшись, через невысокую входную дверь. В старые времена строили потеснее, а Ганс был здорово выше большинства островитян и пошире в плечах, правда, худ и довольно нескладен на вид. И в помещении он как-то никогда не знал, куда себя деть, вот и сейчас, озираясь в поисках хозяйки, то хватался за стул, то прислонялся к косяку и в конце концов решил позвать на помощь Гретель. Они столкнулись в дверях.
– Куда ты собрался, милый?
– А ее нету, – начал было объяснять Ганс.
– И ты решил убежать? Нет уж, давай дожидаться. – И Гретель втолкнула Ганса внутрь, не обращая внимания на его возмущенное сопение.
– Да не убежать я решил, а за тобой сходить! – наконец сумел объяснить Ганс.
– Боялся один не справиться? – съязвила Гретель, и тут на шум наконец спустилась сверху мисс Джонсон, осторожно ступая по лесенке.
– Дети, что вы расшалились? – Мисс Джонсон была строга и всегда называла их именно так, хотя у Ганса уже пробивались и в бороде, и в шевелюре седые волоски. Он и не возражал, наоборот, разговаривал со строгой библиотекаршей с особенным почтением.
– Мы пришли… – Он запнулся, не зная, с чего начать.
Гретель помогла:
– Мы пришли за советом, вы наверняка знаете!
– Смотря что, милая моя. – Мисс Джонсон на лесть особо не поддавалась и была о себе твердого высокого мнения. В общем, заслуженно высокого, как решили в свое время Ганс, Гретель и Саманта. Они сидели тогда втроем в мастерской у Саманты, пили чай собственного урожая и вспоминали разные эпизоды, когда мисс Джонсон решала, неспешно рассуждая, непростые задачи – например, как Саманте быть с Джоном, который не может работать без сердечных волнений. Послать его ко всем чертям, когда он влюбится в очередной раз, или незаметно управлять им по-женски? Библиотекарша подобрала Саманте целый веер рассуждений разнообразных великих умов, а потом еще показала, как вывести из них тот ответ, который Саманте хотелось услышать с самого начала. Так они до сих пор с Джоном и живут, каждый в уверенности, что перехитрил другого. Впрочем, они так были всегда привязаны друг к другу, что эти маленькие забавные хитрости, полагала Гретель, можно простить с легким сердцем. Да и по любому вопросу, даже не такому болезненному, у мисс Джонсон находилось обычно оригинальное мнение, а если не было – она его формулировала у вас на глазах, с безупречной логикой складывая кубик за кубиком, и редко ошибалась в итоге.
– Это, наверное, очень просто, – начала Гретель, доставая записную книжку, но тут же поправилась: – Конечно, не очень, а то бы мы вас не беспокоили! У нас есть несколько слов, и мы не знаем, что они значат. – Она раскрыла книжечку в нужном месте и приготовилась прочесть.
Мисс Джонсон слегка приподняла одну бровь и остановила ее жестом.
– Скажи мне, деточка, а откуда у вас эти слова? Последнее, что вы у меня брали почитать – Ганс твой, точнее, – это детские сказки. Неужели оттуда?
– Нет, – смутилась Гретель. – Они из разных мест… из других, в смысле. Нам их вообще сказали.
– Ну хорошо, давай сначала слова, а потом уже поговорим, откуда они.
– «Фукус везикулёзус. Таласса. Лотойо», – раздельно прочитала Гретель.
Мисс Джонсон еще раз приподняла бровь, помолчала, потом попросила:
– Ганс, дай мне, пожалуйста, стул.
Присела к столу, жестом попросила блокнот и посмотрела на слова, покачала головой.
– Гретель, эти слова – из мертвых языков. Кто их тебе мог сказать?
– Ганс, – выпалила Гретель, тут же испугалась и жалобно посмотрела на него, даже чуть сжалась.
– Хорошо, Ганс, а откуда ты узнал эти слова? Присядьте, милые, мне неудобно задирать голову.
Ганс, придвигая табуретку, задумался: он вдруг вспомнил класс, три ряда парт, тоскливый запах мела и тряпки. Он стоит перед доской в сером неудобном костюме, уши горят, и учительница, высокая, в синем платье, спрашивает: «Откуда ты узнал такие слова? Завтра приходи с родителями», – и ужас сжимает желудок.
– Это странная история, мисс Джонсон. Первое слово я увидел во сне. Потом я понял, что это такое.
– Fucus vesiculosus, – повторила мисс Джонсон, ведя карандашом вдоль строки.
Тут Ганс поправил ее дотошно:
– Там еще в конце буква «L» и точка.
– А, тогда все совсем просто. Так что же это такое, по-твоему?
– Это такая водоросль. Их в море довольно много, особенно в Спринг-Бей. Со смешными пузырьками в листьях, и, когда их отрывает от дна, они всплывают.
– С пузырьками, ну правильно. Vesiculosus значит «пузырчатый», – пояснила библиотекарша, вытянув ящик из письменного стола. Она долго перебирала что-то и наконец извлекла пластиковую карточку размером с тетрадный листок, с яркими картинками. Ганс видел много таких у Карла, обычно на них изображали рыбок, живущих на рифах, и аквалангисты брали эти карточки с собой – определять, кто им встретился. Честно говоря, он особого смысла в этом не находил, просто любовался каждый раз как заново, но были такие дотошные туристы, которые даже потом, на палубе, в качку, записывали, кого видели, хвастались друг перед другом. Гретель тоже любила узнавать рыбок, но она обычно рассматривала картинки вечером, валяясь на кровати и дрыгая ногами, и все время отрывала Ганса от занятий: «Ой, посмотри! Вот такую мы видели сегодня, ну правда же?»
Мисс Джонсон, рассмотрев карточку, удовлетворенно кивнула головой и протянула ее Гансу. Сначала он несколько оторопел: тщательно выписанные водоросли были со всех сторон окружены иероглифами. Потом, однако, среди зарослей он различил латинские буквы, и рядом со знакомой водорослью увидел знакомые слова.
– Это она! – подтвердил Ганс. – Только без буквы «L».
Библиотекарша подняла палец торжествующе:
– Именно по этой букве я и догадалась. Дело в том, что все растения и животные имеют латинское имя из двух частей. Первая – название рода, вторая – название вида. А еще иногда в конце пишут имя того, кто первый описал этот вид.
– Так что значит «L»?
– Был такой великий биолог, Карл Линней. Он описал очень много видов и был вообще одним из первых систематиков. Так что из уважения к нему его имя пишут одной буквой – и так всем понятно, кто это.
Ганс не понял, почему из уважения оставляют только одну букву, но кивнул.
– Прекрасно. Дай мне карточку, положим ее пока в сторону. Во сне, значит, – пробормотала она и опять повернулась вопросительно к Гансу: – Давай дальше.
– А следующие два слова мне произнес голос в голове.
– У тебя в голове? – уточнила мисс Джонсон, постукивая карандашом по блокноту.
– Ну да. – Ганс рассказал про то, как он плыл под водой, над самым дном, и услышал голос; а потом слегка запнулся, потому что вдруг понял, что пока не хочет рассказывать больше, чем нужно, – никому, даже мисс Джонсон. Так что он быстро закончил: – А второе слово – это единственное, что я запомнил из длинной строчки, оно там было два раза, поэтому я именно его и запомнил, наверное.
– Ну, наверное, – с сомнением отозвалась мисс Джонсон. – Слова же все одинаковые, незнакомые. – Она повернулась к Гансу: – Расскажи мне подробнее про первое слово. Итак, ты нырнул?..
– Да. После долгого перерыва – сначала был ураган, все переболтало, потом мы ремонтировали дом, потом было холодное течение, потом я простудился и валялся дома. А потом был хороший, солнечный день. Во второй половине дня пришел Карл, принес каких-то фруктов, посидел со мной и уговорил меня сходить поплавать немного с маской и трубкой. Мы дошли до Спринг-Бей, я не стал даже надевать маску, просто вошел в воду по пояс, продышался и нырнул. Я плыл вдоль дна, там такая крупная галька, потом начинается песок и растут длинные плавные водоросли. Волной их слегка поднимает и опускает. И вот я плыл среди них, было так тихо, и солнце уже заходило, под водой быстро темнело, но еще все было хорошо видно. И я почувствовал… – Ганс запнулся, стараясь найти слово, – как будто я под вечер вернулся домой, где очень долго не был, и меня ждут.