Позже рыжебородые мужики с топорами поднимут документацию со всех банков, где хирург хранит свои сбережения, руководство этих банков, увидев шапки, бороды и топоры, сделают им выписки со счетов хирурга. К одному оффшорному депозиту доступ закрыт, но, между тем, именно с него за последние полгода была перечислена в целом немалая сумма, и всё в иенах.
Потом мужики проверят на благонадёжность окружение хирурга в довоенное время, и придут к выводу, что он не меньше чем шпион. Злобный, страшный вражеский агент. Вот так вот, убай, вот так вот.
Но это будет уже после его ареста, когда отчаявшись в попытке расколоть врача, (сильный духом! вражеский майор жы! а, может, просто деньги любит, кто бы знал), эти, с топорами, сфабрикуют на него дело о «выявлении анимального гена в организме бывшего врача», потом передадут следственные материалы в ОСОЕ. Они знают, что с таким статусом, нахлобученным по самое некуда, Эрдынеев станет всё равно, что немым.
Как известно, умные люди с ИГС не сотрудничают, а Паашка человек хоть и дальновидный, но не знает, с кем связался. Ах, как он теперь патриотически пинает себя копытом в грудь, как он, разбрызгивая слюну в кабинете своего бывшего начальника, обличает скрытых пациентов-анималов, оборотней в белых халатах, забывая о том, что на нем тоже такой халат.
Но глупый Ганжур Паашкиных выпадов в свой адрес не замечает, потому что наступил вечер, аркадный глюк исчез, и пришла жена. Села у кровати и смотрит.
Кто знает, сколько энергии потратил Ганжуровский организм на избавление от остатков метаболизма, связанного с растворением люминала в крови? Кто понимает, зачем имел место этот бессмысленный расход учтённых фармсредств. Понимает только врач, и скоро унесёт это понимание в терру, что в информационном смысле глуше любой могилы. А Ганжур что знает? Знает, что когда перестали втыкать уколы, ярче из тумана небытия проступила жена, и из воющего призрака превратилась в маленькую и миленькую Цэлмэшку, приносящую добротную домашнюю снедь, без остатка уничтожаемую прожорливыми сопалатниками Ганжура. Конечно, это вам не столовский харч. Тут всё с любовью.
«Шэнэ жэнээ», - сквозь чуть раздвинутые зубы жужжит Ганжур, слегка улыбаясь своей Цэлмэге, и думает о том, что надо бы у неё попросить какие-нибудь бабьи сопли для волос, как они там называются, гель, мель, шнель, а то вчера в зеркало голову разглядывал, ну уродство, как лишаивый помойный пёс. Жене неприятно ведь, а Шоноев не эгоист, о других тож над думть, хэжи.
«Жэнэ».
Ганжур даже не понял, когда это слово у него стало вызывать чёткие ассоциации с теплом и уютом, с тихими зимними вечерами, когда яркое морозное солнце тонет в городском смоге, с буузами, рубленными с луком, а ещё почему-то с маленькими орущими и ползающими существами, называющимися «дети».
Замутнённое заиндевелым стеклом, по-зимнему далёкое, солнце, прошуршав как по целлофану, садится куда-нибудь в Нижние Тальцы, и предметы отбрасывают удлиняющиеся тени. Пельмени и наваристый борщ давно уметены всей палатой, пациенты разлеглись по кроватям, каждый занялся своими делами.
А какими делами, да какие у них могут быть дела. Ганжур, например, выцыкивает из зубов мясные волокна, а то и удаляет их зубочисткой где нужно и одним животом говорит жене бурятское спасибо, выжимая из желудка улезший туда вместе с пищей воздух.
«Шэнэ жэнээ».
Жена сидит на стуле и полуприкрытыми от счастья глазами смотрит на своего капитанчика, вытащенного ею с того света. Никто не знает, скольких трудов ей стоило попасть в группу туристов-нелегалов, передвигающихся по отравленной земле, сколько ей довелось трястись в раздолбленной «Газели» до Алханая, где в дремучих лесах живёт в шалаше хозяин горы убаши Аламжа. А сколько она отдала ему золотых овалышей, наплавленных из родительских украшений в подвалах посёлка Зерногородка страшными цыганами, лучше и не спрашивай, убай.
Но она, конечно же, не жалеет, это ничто, в сравнении с тем, что ей сейчас суждено видеть своего Гажу живым и почти здоровым. Двадцать дней, в проворных пальцах разблёскиваясь спицами, жена вяжет какой-то длинный шарф из серо-зелёной шерсти, что она выпутала из колючек у подножья Скалы Сандэма, была целая корзина хлопчатого облака! а потом сама отобрала, ссучила и смотала в толстый тёплый клубок, пока ждала, что скажет Хозяин, а дикие звери обходили её стороной.