Хувараки-музыканты старательно бьют в барабаны, Ани Каданпо густо гудят животами в контроктаве, думая о том, что днём их посетит Галсан Умо, районный оджи, что надо у него выспросить побольше благословений у Гэрбулэ. Знали бы, что мимо храма проехал сейчас сам геше Курепа, в сопровождении кортежа дварпалов, умерли бы от страха.
В небольшом перерыве Цэлмэг пересекает задний двор и идёт на женскую половину монастыря, кивком головы здоровается с послушницами, заваривает себе чай и погружается в воспоминания, а её пальцы умело орудуют вязальными спицами. Полотно шарфа для мужа уже почти готово, и напоминает пушистый хадак с мандалой в середине.
Служба в Гэрбулэ Кадампа оплачивалась щедро. Количество прихожан росло, а баночки для пожертвования наполнялись серебряными иенами, и Цэлмэг, наконец-то смогла отдать долги, накопленные за два месяца, в течение которых она кормила мужа в госпитале.
Когда после всего этого Ганжура нашли и поехали за ней, ни по прописке, ни в родительском доме её не застали, она помутилась рассудком и убежала куда-то в облетевший заиндевелый лес. А ей казалось, что в разгаре весна, и на деревьях бухнут почки, готовые развернуться в резные листья. На неё случайно наткнулись волонтёры, отыскивающие выживших, она бегала по развалинам торгового центра, недалеко от бывшего ипподрома, отловили, как дичь и увезли в безопасное место. Родителей она не узнала. Говорят, с той поры на полотне её памяти и появились чёрные дыры амнезии, в другом же его месте, наоборот, впечатления были напластованы, будто записаны один поверх другого, ей казалось, например, что у неё два детства. Но то, что она замужем, и очень любит своего мужа, эта мысль пронзала всё её покалеченное духовное существо.
Сутки спустя высоченные силовики повезли её на опознание, как-то торжественно ввели в комнату с большими окнами и каталками, накрытыми брезентом, и стали по очереди открывать тела одно за другим. Сейчас ей кажется, что этого ничего не было, что страшные картины выдало больное воображение, но когда длинноволосый очкастый врач со строгим лицом откинул брезент с каталки номер шесть, и она увидела обугленный кусок мяса, через прогорелые дыры нашпигованный пластиковыми трубками, заорала-завыла, так, что некоторые кучи под брезентом зашевелились.
В центре груди полутрупа, до половины вжаренное непредставимой температурой в кожу и мясо, блестело сердечко с гравировкой ин-янь, она сама его покупала (память показала даже магазин с бижутериями на улице Линховоина), а потом выреза́ла фотографии, свои и Ганжура и клеила с обратной стороны на крышечки. У неё у самой на шее до сих пор висит такое же.
Длинноволосый врач уколол её препаратом, от которого стало возможно дышать, что-то спрашивал, она не понимала, поставила только подпись в каких-то документах. Потом оформил её в транзитное общежитие для жён тестируемых. Он же и отвёз её в южный дистрикт, показал комнату, и велел прийти первого декабря с едой. Сказал даже с какой: всё мясное, много бульона, и чего-нибудь сладкого.
О, каким долгим показался Цэлмэг этот страшный месяц, какие только чёрные думы не роились в голове! Как стая воронов они кружили в небе ума, затмевая тихий свет её души. Чтобы хоть как-то отвлечься, она помогала убирать улицы от снега, нянчила чужих детей, ухаживала за стариками, а дождавшись тридцатого ноября, заняла у абгы Чингиза сто иен, наварила баранины, наполнила термос жирным бухлёром, напекла пирожков с ливером и наплавила карамели из сахара. Тогда-то и заняла в первый раз. А где взять столько денег? Такой пир стоил половину месячного пособия для транзиток. Денег совсем тогда не было, теперь всё хорошо, теперь есть, благодаря ему.
Цэлмэг думала про своего благодетеля и спасителя и вспоминала ту ужасную предновогоднюю ночь, когда возвращалась с Алханая. Водитель сломался, не довезя с километр до дыры под стеной. Крысиная нора, называли её, тайный ход. Поговаривали, что ОСОЕ про него знает, как знает и про многие другие. Тогда почему не зароет, вместо этого предпочитает вывешивать таблички: Опасно! Электромагнитное излучение! Наведённая радиация! Агрессивные мутанты! И значки: кости и черепа, черепа и кости, красные треугольники с расходящимися лучами.
Пассажиры сразу расползлись как тараканы по углам, каждый за себя теперь, а Цэлмэг поковыляла одна по грязному снегу через какие-то рухлые дворики, обставленные полуразвалившимися деревянными домами.
Страшно ли ей тогда было? Сейчас кажется - да, но тогда грела надежда, убаши сказал - всё будет хорошо.
Из-за обвалившихся построек выползла ржавая луна, и на дощатые заборы упали корявые тени. Цэлмэг скрипела по снегу к тому самому подвалу, через который её вывел цыган, забравший у неё золото.