Не дожидаясь ответа, он поднял её на ноги, надел на плечи дэгэл, на голову водрузил песцовую шапку и начал медленно подталкивать к выходу.
Цэлмэг оказалась в коридоре одна, Мантень застрял у себя в кабинете, чем-то бренча.
Из тёмного угла она услышала какой-то странный звук. Он был похож на то, как если бы кто-то этажом ниже играл в хоккей, только доброй сотней шайб. Цэлмэг пошла на звук и вскоре обнаружила источник. Кафельные плиты пола в одном месте неплотно прилегали друг к другу, образуя зазор шириной в ладонь. Зазор сочился каким-то мертвенным светом. Лязг, треск, крики, всё это смешивалось в одну звуковую струю и вырывалось из щели в полу в конце коридора. Ещё оттуда поднимался душераздирающий сладкий и мерзкий запах, какой бывает в мясных лавках.
Цэлмэг легла на живот, схватилась за кафельные края и подтянулась к щели.
То, что она увидела там, внизу, запомнилось ей навсегда. Только в фильмах ужасов, для которых кинематографисты не жалеют силикона и красной краски, теоретически могла она увидеть нечто подобное. Внизу, в длинном коридоре, разгороженном хромированными решётками на ровные кубы, кучами копошились какие-то твари, едва похожие на людей. Они шипели, кричали, и кидались камнями, размозжая друг другу черепа. Когда камни попадали по прутьям решётки, раздавался тот самый звук, который и напоминал лязг удара шайбы в штангу. Весь коридор был залит кровью. Издыхающие твари ползали по нему, волоча за собой тёмные гирлянды потрохов. И самое страшное здесь было то, что не раздалось ни одного человеческого слова. Только шипение, свист, клёкот.
И тогда от страха Цэлмэг перевернулась на спину и начала петь. Звук вылетал из её горла, резонировал в пазухах черепа, столбом поднимаясь кверху, и там, отражаясь от кафельного потолка, обретал нечеловеческую мощь. Везде прекратилось всякое движение, казалось, сам мир замер и затаился, впервые столкнувшись с таким явлением: следователи перестали «месить тесто», «отрицалы» без единого живого места припали к дверям одиночек в необъяснимой тоске, и даже анималы с нижних уровней перестали рвать друг друга и подняли морды вверх.
Последняя фермата висела под потолком целую вечность, и даже когда Цэлмэг захлопнула рот, кафель всё ещё метафизически дрожал, а мир, так и не познав причину произошедшего, вернулся в прежнее невежество и погрузился в повседневные бытовые заботы.
Цэлмэг села на полу и подтянула колени к себе. Она увидела что Мантень, открыв рот, заблокированно стоит возле двери кабинета и держит в руках свой дурацкий топор. Его глаза были красны от слёз и казались смертельно усталыми, и Цэлмэг ощутила, как он бесконечно несчастен.
Она поднялась на ноги. Как ни странно, больше никаких чувств она не испытывала, видимо сенсуальный лимит был на сегодня исчерпан. Ей было только жарко в этом кафельном мешке, начальник которого разговаривает по-французски и курит испанские сигариллы, а люди в подвалах рвут друг друга на части.
-Звери, - будто прочитав её мысли, сказал разблокированный Мантень, - не ведают греха смертоубийства. Идти пока он, видимо, ещё не мог.
Цэлмэг взяла его за руку, она была мокрой от пота.
На холоде Цэлмэг стало легче. Разъяснило. Кое-где ещё стреляли. Шутихи убого противопоставлялись зелёным звёздам, мерцающим в небесной глубине.
Мантень когда-то успел нацепить на свой безволосый череп красный цилиндр с лаковым козырьком, отчего выглядел как боярин из блокбастера про Ивана четвёртого. А топор делал его похожим на пожарного, из этой же ленты. Или дворника, укравшего боярский кафтан.
У поста охраны они остановились. Постовой на северной вышке, ёбко зяжась от холода, поскрипел турелью и повёл дулом пулемёта в их сторону. Мантень махнул ему топором, и тот снова улез в свою пластиковую будку.
По звонку открылась дверь КПП и заспанный лысач в бороде, по густоте не уступающей мантеневской, выпустил их вон.
-Я здесь очень близко живу, так сказать, без отрыва от производства. Там стена не такая высокая, как в южной оконечности, поэтому часто я из окна смотрю на звёзды, а ещё там театр имени Рюноскэ Акутагавы, но я в него не хожу, знаете, стыдно.
Мантеневский дом одной из своих стен был вмонтирован в Кольцо, и правда, невысокое в этом месте, фрагмент заградсооружёния и в ширину тянулся всего на несколько десятков метров, и представлял собой, скорее, чудо архитектуры, чем нёс функциональное значение. Стена шла вверх уступами, щедро украшенными цветными витражами и колоннадой - оригинальное решение реконструкции Театральной площади, пострадавшей в столкновениях с БыКами.