Она обернулась. Он стоял чуть поодаль от электромобиля и держал в бессильно опущенных руках коробку и вино. Ей представилось, как он спускается в этой нелепой полусфере назад в город, как поднимается в квартиру, раскупоривает своё «шяти» и пьёт, роняя скупые слёзы в бороду.
-У-у-у, - крикнула она и замахала рукой. Мантень радостно бросился вслед за ней в смрадное нутро подъезда.
-Ну и амбрэ у вас, - сказал он в подъезде, и прикрыл рот рукавом. Цэлмэшка искала в кармане ключ.
Она занимала комнату за номером пятнадцать в дряхлом здании с мутными окнами. Даже если бы и захотела, она бы и не узнала, что тут размещалось раньше. Грязный подъезд, длинный коридор, заваленный мешками и коробками, хлипкая дверь, а внутри - старая кровать, облупленные стены, древний холодильник, плита, стол, пара стульев, и мутное окно в неприглядный серый мир.
-Штопора, я полагаю, у вас нет, - сказал Мантень, ставя бутылку на стол, и кладя рядом коробку, - не позволите ли снять верхнюю одежду?
Цэлмэг махнула рукой на дверь, её гость снял дублёнку и повесил её на косо вкрученный шуруп, сверху водрузил кепи. Цэлмэшка только сдвинула свою песцовую облезлую дрянь на затылок и расстегнула вышарканный дэгэл. Мантень скользнул взглядом между бортов по её маленьким грудям, обтянутым цветастой кофтой с оленями.
-Не тепло у вас, - сказал он, глядя на мёртвый с начала декабря комелёк, - посуда найдётся?
Цэлмэг достала из тумбочки две кружки со щербатыми краями и отбитыми ручками. Одна была маленькая в горошек, другая - побольше, с вертикальной синебелокрасной полосой.
-Комплетмо, - прогнусавил Мантень, взял бутылку, отмотал от горлышка тоненькую пластиковую полоску и ударил в дно. Раздался звук, будто кто-то засунул палец за щеку и резко вытащил. Пробка вылетела, и, описав кривую параболу, упала возле плинтуса. Мантень разлил густую красную жидкость по кружкам, разорвал целлофан на коробке и выдвинул чёрный поддон с фигурными углублениями, в каждом из которых лежал кусочек сыра.
- К девятилетнему шятю дю ляма́хки очень подходят эти сорта, - произнёс Мантень, придвигая к Цэлмэшке поддон, - это, - он указал на коричневый калачик в центре, - мюроль, его пробуют после первого глотка, когда вкусовые рецепторы ощущают только верхние ноты шятю дю ляма́хки, далее рекомендуется употребить кусочек канталя, его нежная мякоть вобрала в себя ароматы овернских пастбищ, простирающихся на склонах давно угасших вулканов, свежесть частых летних гроз и полуденный зной. Шаус, - он показал на грязно-белый цилиндрик в углу, - лёгкий вкус лесных грибов и орехов прекрасно вплетается в терпкую гармонию самого большого, третьего глотка, потом бургундский эпуас, - звякнул его полированный ноготь об алюминиевый кубик с пористо-жёлтой массой внутри, - его басовые и чуть грубоватые ноты в непримиримой оппозиции с тонкой кислинкой шятю де ляма́хки, и наконец, легендарный савойский эмменталь, горчинка на основании языка, прошу вас, за новый год!
После этой многословной тирады, из которой Цэлмэшка не поняла почти ни слова, Мантень пошурудил в поддоне, освобождая сыры от парафиновой плёнки, и подал ей полосатую кружку, себе же взял маленькую в горошек.
Цэлмэг залпом опрокинула кружку, сделала страшное лицо, и принялась запихивать сыры себе за щёки, кое-где прямо с парафином. Ей на грудь сыпались сырные крошки, и тело вдруг закачалось как от неожиданного счастья.
-Пётит нёмф соважжь[2], - бормотал Мантень.
Цэлмэг прожевала сыр и внезапно её счастье прошло. Она открыла рот и заревела как дурной бутуз.
Мантень, дико поражённый такой смене настроений, влил в неё ещё кружку, и, подвинув стул ближе, сел.
-Уберибус семпер лакримис, сэмпэркуэ паратис ин статионе суа, атквэ экспектантибус иллям, куо юбеат манаре модо[3], - сказал он, глядя ей в глаза.
Цэлмэг немного успокоилась от слов Мантеня, как будто он был колдун и только что прочёл заклинание.
-Кто он, ваш благоверный, скажите, и я сделаю всё, что в моих силах, - важно произнёс он чуть спустя.
Цэлмэшка размазала слёзы по лицу, взяла бумажку и нанесла сверху вниз какие-то закорючки.
-Это, кажется, вагинтара, - задумчиво протянул Мантень, я не знаком с монгольским письмом, но ничего, найдём кого-нибудь.
Он снова наполнил кружки, и уже без слов, выпил.
Цэлмэшка смотрела на него с непонятным выражением глаз.
-Я всё понял, через несколько минут я уйду, надеюсь, я ещё не успел испортить вашу репутацию благоверной супруги, но я хочу попросить вас об одолжении, - сказал Мантень, - спойте мне.