Какой-то внутренний он, тот самый, что был отвергнут в грандиозном Нигде, неизменный и постоянный, в своё время исследует ещё эту пещеру, пропустит тончайшие щупальца иннервации в самые отдалённые уголки, осваивая новое пространство, но сейчас это пока маленькая нерешительная капсула, брошенная в беспросветные лабиринты, ей ещё предстоит выяснять причины окружающей темноты.
А как это сделать, чтобы не так долго? Спросить. Спросить у марлевого призрака, пока ещё он ещё здесь. А можешь и у себя самого. Спрашивай.
«Что со мной»?
Он, конечно, не надеялся, что ответ появится в виде букв, собранных из светящихся диодных палочек где-нибудь за веками, или вон там, за грязной шторой, или что «марлевый» поведает ему это каким-то чудесным образом, мастерски обжимая горлом пузыри воздуха и давя их языком об верхнее нёбо, но такого тоже не ожидал.
Он увидел как бы со стороны человекообразный кусок с обгоревшими ошмётками плоти, депигментированный безволосый череп, на котором полыхали бельма вечной боли с вращающимися булавочными головками зрачков, перемотанные грязными бинтами конечности.
Он истошно завыл, понимая, что этот обугленный обрубок - он сам. Он - последний, цилиндр номер ноль, тошнотворно узкая пещера, уродливая, не подчиняющаяся желаниям, почти обездвиженная, не подлежащая даже частичной реконструкции по причине недоступности животворящего Цвета, оставленного где-то наверху и не удосужившегося спуститься сюда. И навсегда всё будет таким. Назад дороги нет. Назад дороги нет.
Вой оборвала игла, выпустив из своего косого среза оранжевую дымящуюся лужу с костенеющим налётом, сразу ушедшую вниз. От этого дыма Цвет не вернулся, уровень фундаментальных взаимодействий в Стандартной Модели не поднялся ни на один порядок, но стала безразлична вся эта иерархия, все эти бесконечные сужающиеся пещеры, которые надо паять, белить, красить, в конце концов, он вам не апатрид-строитель, почему он должен быть на таком положении? Он просто будет спать и видеть сны.
Он спал и видел сны, в которых расцветали огненные шары, прожигающие в глазах до самого дна души дыры архаического ужаса. Он бежал от этих шаров, но они распадались на окружности, догоняли его, находили везде, и, хватая за шиворот, как хулиганистого мальчугана, который не хочет взрослеть и брать на себя ответственность, забивали гарью пространство между цилиндрами, приводя в негодность телескопические механизмы выдвижения из себя самого. Или может, это из-за уколов, жидких ледышек, становилось тепло. Ледышки проваливались за края, беглец ржавел тонкими подкладками своих тел, деформированных до неузнаваемости, так, что выдвижение получалось всё труднее, и уже не каждую ночь, а однажды стало абсолютно невозможным. Когда эти духовно-мясные матрёшки скипелись до однородности.
А музыка, некогда великая и сияющая, звучащая каждую ночь, опустилась по вибрационной шкале, и теперь, лишённая всякой выразительности, уныло оцифровывается где-то среди этих стен, ежесекундно регрессируя, с потерями в качестве пересчитывает частоту дискретизации, в лихорадочных попытках сохраниться хотя бы в виде узнаваемого шаблона.
И вот уже в голове Ганжура слюнявый олигофрен одним пальцем в три часа ночи с завязанными глазами давит ля-минорных «кузнечиков» на дешёвой MIDI-клавиатуре, прокашлявшейся от десятилетней шифонерной пыли через ломаную программу-секвенсор. А нет, - играет в допотопную приставку и руководит действиями брутальноусого водопроводчика по имени Марио, жрущего мухоморы под грандиозно тупой восьмибит.
В один из таких дней существо, уже оплывшее кожей и произвольно заросшее волосом, в последний раз назвало миру своё имя, и на краю обрыва появился капитан Ганжур Шоноев, готовый рухнуть с головой в пучину невежества.
Пока Юрий Эрдынеев, врач с бесстрашными глазами, криво лопнувшими под бугристым интеллектуальным лбом, собирал капитана по частям, то погружая его в искусственную кому, то снова выдёргивая в тусклую реальность, мир изменился. Капитан из слюнявого идиота превратился в человека, способного полноценно ужасаться от своей внешности и приобретал лицо, не оскорбляющее ничьих эстетических чувств; город откатился ещё дальше на юг и стал напоминать длинный овал, забранный по периметру в стену. Кто помнит, как строили её, стену? Что скрывало её постройку, так, что люди не подозревали ни о чём.