Как под обезвоживающим действием канабиноидов он сухим ртом фальшивит Nintendocor, и всматривается в камуфляжный «тигр», несущийся к нему из сорок шестого квартала. Ему льстит такая честь, это же целый рашенский «хаммер» на него выделили. Красиво едет. Позёмка в стороны. Монументально бы смотрелось, если бы не водители. Ганжура пробивает на смех от скурвленных суровых мордашек мужиков, комично выглядят их крепко сжатые губы в рыжих зарослях бород, нахмуренные под целлулоидными козырьками картузов брови, а особенно смешон начальник, (э-э-э, головар, рога забыл надетдь), но больше пациенту нравится то, что едет в обезьяннике, такой десерт он давно не получал. Скуля от радости, он вилял бы хвостом, если бы у него был, - он видит вожделенные трубки. Трубки тянутся от этих троих в обезьянник, где на железных скамейках сидят их точные копии. Тупые менты-ОСОЕ-шники, решили своих рабочих сублов взять, они не знают, что один чирк Ганжуровского когтя, и они уже не свои, то есть не ваши. Пусть у них хоть трижды прокачанные внутренние органы, пусть боевой экзоскелет, хитиновые пластины, это же, мать твою, куклы, надо батарейки вытащить только, отрезать их от питания, и они забьются в конвульсиях, как оторванные лапы мизгиря.
И вот мусора в «тигре» словно в экранизированном чёрно-белом комиксе летят по советскому району, что по голой степи, и даже не по земле вообще, а как на облаке, и скоро почитай, будут в госпитале. Ганжура брать.
«Трубки, трубки», - скулит кто-то внутри Ганжура, щенок какой-то, как вдруг некий мёрзлый ком подкатывает к горлу. Мир, который из-за тайной деятельности неуёмного мальчика-геймера в последние три дня приходилось отталкивать от себя и подпихивать во времени, чтобы бы не вырос до размеров небытия и совсем не остановился, вдруг превратился в маленький шарик и с визгом улетел в пустоту. Впрочем, тут же вернулся, но, это был уже не он, Ганжуру-то не надо это говорить, он не тупица.
Накондачок всё осталось тут же: привычная палата, полуспящие пациенты, дешёвый картонный абрис входной двери. Но этот новый мир принёс с собой ощущение нормальности и какой-то единоличности, что ли. Он был похож на сказочного злодея, убившего из зависти своих ясновидящих братьев-королей, благодаря которым народ знал, что есть что-то ещё вовне. Народ даже мог видеть это «что-то» и пользоваться им. А вот теперь братья мертвы, а этот злобный малолетка завладел реальностью и убедил всех, что ничего, кроме того, что видят глаза, слышат уши, чувствует кожа, -ничего, кроме этого, нет.
Но сделал пацан-братоубийца ещё одно, для нашего пациента решающее и даже фатальное: из белой пурги небытия вынес на островок перед южными окнами корпуса Б маленькую девочку по имени Цэлмэг.
Ганжур стоял у окна и смотрел на тёмный силуэт, истончающийся в мареве вьюги, силуэт-образ, до боли родной, претерпевший столько метаморфоз за последние полгода, образ, чьё исчезновение сделало из Ганжура отчуждённого параноика, всесильного клоуна, сверхъестественного дурачка, паранормального имбецила, если угодно, убай.
И такая печаль ударила ему под дых, что мёрзлый ком у горла разорвался и осыпался в желудке хрустальными осколками, тающими, ползущими через пищевод в носоглотку и выливающимися через глаза на лицо.
Окно размазывается в этом талом хрустале и отплывает от Ганжура, - а нет, это кто-то тащит его к двери, а он и не думает сопротивляться, из него всё лезет этот талый лёд, он сам заводит руки за спину, давая себя защёлкнуть наручниками, а потом послушно перебирает по ступеням лестницы сапогами, иногда забывая чередовать ноги, как школьник-гитарист, путающийся в пальцах при исполнении гаммы До-мажор, и тем самым усаживающий преподавателя в позу роденовского мыслителя. Кто знает что он мыслил, этот мыслитель, может просто кровь с кулака отсасывал. А если и мыслил, то вдруг не о высоких материях, не о счастье человечества, а где ему денег на одежду взять?
Впрочем, своей внезапной немощью Ганжур не сильно затрудняет работу мужланов из ОСОЕ, они же здоровые, и быка утащат навесу, при условии, что он - анимал. А вообще, это - сублы, подключённое мясо отправили к опасному пассажиру опасающиеся оперативники. Но Ганжур это узнает только когда его посадят в будку, не раньше, трубок-то не видит, ослеп, убай, стал мутновидящим.
Весь окутанный туманом выхлопных газов, «тигр» нетерпеливо рычит, готовясь сорваться через грузовые ворота на северо-запад. Засунутый в обезьянник Ганжур, припав лицом к овальному окошку, видит уползающий в темноту госпиталь, и успевает поразиться грузчикам, которые, не смотря на неслабый мороз, в футболках опустошают фургоны с красными крестами, наляпанными по бортам. Так вот почему ему казалось, что там, у грузового, много-много этих трубок, но туда пациентов не пускают, и он часами стоял перед входом. Тупил.