Мантень, не любивший женских слёз, а слёз мумий тем более, не выдерживает и с осторожностью растаскивает в стороны намертво свитые тела. Драма жизни. Вот где надо снимать мыло. Немного кроваво, но зато красочно. Зелёнка, опять же.
Целмэгу отправляют домой, а нашего жопорожего бойца - на Тессеракт, только уже в качестве поломойки, предварительно в лазарете зашив щёку. Видел бы Юра этот шов, руки бы вырвал.
И вот последующую неделю никому неизвестный поломой шнырит за самой последней шестёркой на коридоре Тессеракта, стирает новому Псу носки, спит под нарами, плачет, цыганит объедки у тестируемых, но мыслями - далеко. Где-то в старой десятиэтажке, в уютной квартирке, в обнимку с Цэлмэшкой смотрит кино и пьёт красное пиво.
Ещё через сутки тестируемого выписывают к вящему облегчению мальчика по имени Ганжоночек, и, разумеется, Yндэра тоже, хотя последняя составляющая никак не реагирует, следуя высшим законам невмешательства.
[1] Ном (бурятск.) --- книга.
[2] Айлга, --- ужас (бурятск.)
[3] Больница, --- (бурятск.)
[4] Ад земной! (лат.)
[5] Печальная надменность мрачного лица. (лат.)
[6] Муухай, (бурятск.) --- дурак. Мартамхай тархи --- дырявая голова.
[7] Тулугушка, (бурятск.) --- жаргонное название женского полового органа.
[8] Ты ступаешь по огню, прикрытому обманчивым пеплом. (фр.)
[9] Нохэ --- собака, Энэдхэг --- Индия. (бурятск.)
taban .
Суверенная республика Бурятия. Город Красная Река
проспект Такеды. площадь Аматерасу.
60 сутки после операции «Четвёртый Божественный Ветер».
В понедельник девятого января городские улицы расцвели от обилия кимоно: красных, оранжевых, бирюзовых, с всенепременным пышным бантом на спине и белоснежной пушистой накидкой на плечах. Если встать посреди площади Аматерасу и повернуться вокруг своей оси, начнёт рябить в глазах. Крошечные девушки с детскими личиками, по-птичьи сбиваясь в стайки, семенят по тротуарам маленькими шажками, «разгуляться» им не дают дзори, соломенные тапки с ремешками.
Пёстрая волна движется по проспекту Такеды, ныряет под эстакады, разбиваясь о кабинки лифтов, тут же сливаясь обратно, огибает храм Футатсё Кадампы, и обрушивается на Цыплячьем валу в амфитеатр стадиона Юдзуру Ханю. Впрочем, не вся - часть втягивается в литературный парк имени Мисимы и оседает в закрытых отопляемых палатках, часть которых выполнена в виде юрт. Юноши в кимоно и строгих костюмах, девушки в фурисодэ таких расцветок, что глаза больно, заходят в эти палатки, чтобы глотнуть сакэ для смелости и тепла.
Сегодня Сэйдзин но хи, праздник совершеннолетия, и огромное количество модных молодых людей вышло на заснеженные улицы. Вряд ли можно себе представить, что в городе осталось столько двадцатилетних, казалось, война сильно уменьшила человеческую популяцию этих краёв. Впрочем, всё объясняется довольно легко: большая часть празднующих - иностранцы, приехавшие из Китая, Монголии, Тайланда, Японии, есть даже индийцы, они выделяются из общей массы смуглостью лиц. Для них диковинкой представляется не сам праздник, уже лет десять отмечаемый растущими этническими группами по всему миру, их привлекает снег, медленно падающий с небес.
Там же, где-то в этой толпе и Цэлмэшка со своим бородатым ухажёром, философом-воином, деликатным начальником павловского сортировочного лагеря номер четыре Михаилом Мантенем.
Она, как и все, кому на момент праздника было двадцать полных лет, получила официальное приглашение от администрации. Особой почестью ей казалось то, что ноту прислали от высшего духовенства ордена Новая Кадампа, где она служила, - пела духовные песни на хуралах. Вряд ли любой внутренний позыв заставил бы её пойти на это мероприятие, в её тяжёлом положении транзитки, ждущей мужа, похудевшей от неизвестности, измотанной бессонными ночами. Ей было не до веселья, но вмешались внешние силы.
Восьмого вызвали в районный комитет, вручили паспорт, книгу автора Абэ Танидзаки «Отона но Фурумаи», «Поведение взрослого человека», несколько сотен йен, и пригласили на праздник. И собиралась она отсидеться в своём мрачном коробке общежития, но настоял Мантень, он и привёз традиционную одежду, её бы Цэлмэшке ни за что не купить, комплект стоил как маленький гальваномобиль.
Уже с раннего утра его электрожук стоял возле серого общежития, а он сам, поднявшись в комнату Цэлмэг, доставал из пластиковых чехлов вещи. Никогда не видела Цэлмэшка такой красоты. Переливающаяся всеми цветами радуги дорогая парча, тончайший шёлк, и множество другой ткани, названия которой девушка не знала. На стену он повесил плоский фанерный футляр, наверное, размерами превосходящий квадрат стороной два метра. Интересно, как он его вёз на своём жуке? Видимо, к крыше привязывал, «хорошо, хоть ветер не подул, а то улетел бы в свой Пари», - весело думалось Цэлмэг. Почему-то настроение поднималось, хотя видимых причин не было. Не из-за этих же тряпок радоваться.