Мантень остановился за несколько кварталов от Целмэшкиного общежития. Достал из бардачка маленький мешочек, насыпал из него на круглое зеркальце дорожку жёлтого порошка, поставил к носу блестящую трубочку и втянул порошок в ноздри. Заметив Цэлмэшкин недоуменный взгляд, он сказал:
-Лекарство от ментального насморка, ум тоже должен дышать. А теперь мы чуть-чуть прогуляемся, на улице прекрасная погода, и тепло к тому же.
Он поднял двери и выпустил Цэлмэг наружу.
-Спасибо вам за столь прекрасный вечер, - с грустью произнёс он, - приятно поговорить с хорошим человеком.
Они шли по кривой улочке, поднимающейся вверх, тут и там бегали бродячие псы, стояли ржавые, переполненные мусором баки, серели в полумраке облезлые дома, и не верилось, чтобы такой замечательный день мог быть оскорблён подобным унылым пейзажем.
-В моём сердце лежит непередаваемая грусть, - сказал Мантень, и теперь я понимаю, что это оттого, что мне даже поговорить не с кем, мои коллеги чрезвычайно глупы, и кроме бытовой тематики иного не приемлют. Так, знаете, печально и одиноко, что хочется скаламбурить, что я умру, как и мой великий тёзка, в Бардо, и здесь непередаваемая игра слов, которую никто не поймёт. Это такой французско-тибетский эклектизм, невежественные в отношении буддийской философии доисторические аквитанцы поставили не ту букву, а впрочем, я уже сам себя не понимаю... осторожно!
Посередине дороги темнела большая лужа с оледенелыми краями. Мантень суетливо выскочил вперёд, снял дублёнку и покрыл чёрное пятно. Дублёнка свернулась и с бульканьем утонула в холодной воде.
-Однако, какие здесь плохие дороги, - бормотал Мантень, - но я не замёрзну, в машине у меня бекеша.
Мало-помалу они дошли до Цэлмэшкиного общежития.
-Не предложите ли чаю бедному солдату на войне против звериного произвола под прекрасную песнь в вашем исполнении? - спросил Мантень, - обещаю больше не уснуть.
-У-у-у, - сказала Цэлмэшка и помахала рукой так, словно хотела, чтобы он ушёл.
-Вы быстро учитесь.
В комнате она скинула на пол фурисодэ вместе с белой пушистой шкуркой, обломав несколько искусственных ногтей, набрала воды в чайник и достала из шкафа какие-то печенья.
-Не стоит, просто чаю, - сказал Манетнь и снова вынул пакетик, - а у меня опять заложило.
Пока он колдовал со своим мешочком, Цэлмэшка мокрой тряпкой стала стирать с лица пудру и помаду, так ей надоела эта бессмысленная маска на её лице.
-Что вы делаете, остановитесь! - воскликнул Мантень.
Цэлмэшка бросила тряпку на пол.
Мантень изменился. После повторения процедуры глаза его несколько помутнели, сделались строже, а он уже нёс совершенную тарабарщину, состоявшую из японских, французских и немецких слов.
Цэлмэг поймала его осоловелый недобрый взгляд, и ей стало страшно.
-Мотус дочери гауде ионикос матура вирго, - вдруг зловеще прошептал Мантень, поднимаясь со стула, и надвигаясь на Целмэшку, сидящую на кровати.
- Е франджитур артубус лам нунк, е инцестос аморес, де тенера медитатур унгуи[4].
С этими словами он распластал её на кровати и лёг сверху, разматывая на ней тонкую ткань исподнего.
-У-у-у! - завыла она и ударила его лбом в переносицу. Из его ноздрей хлынула кровь, заливая белую ткань хададзюбана.
Он вскочил, посмотрел на её лицо, покрытое размазанной косметикой, сделал отвратительную гримасу и выбежал вон.
С этого дня они не виделись совсем, их отношения расстроились, Мантень чувствовал неловкость, граничащую со стыдом, а Цэлмэг не хотела его видеть, сама не зная почему. Забота о муже вытеснила все чувства, ей некогда стало них разбираться.
Под конец месяца произошла неприятность. Вызвали на службу и без предупреждения велели собираться в Китай, там проходил какой-то конгресс, и ани Кадампа Южного дистрикта намеревались показать Цэлмэг высшим сановникам Гэрбулэ, главным среди которых был геше Курепа. Успела только наказать соседке, Сэсэге, присмотреть за комнатой. В Китае продержали четыре дня, и, едва маленький самолёт сел в аэропорту Рэд Ривер, Цэлмэшка бросилась в общежитие готовить еду. Управилась за час и поскрипела по снегу в госпиталь.
Двадцать минут спустя она уже поднималась на бугор, за которым откатывалась на восток низина, драконье гнездо, набитое каменными рептилиями, мифическими чудовищами из древних легенд, отбирающими у людей счастье. Военный госпиталь ОСОЕ, конгломерат разнотипных зданий, комплекс, словно спланированный сумасшедшим архитектором, вырастал над девушкой злобно и непреклонно, и её маленькая чёрная фигурка уже терялась среди рыжих чешуйчатых монстров, среди которых нужно было отыскать одного, с наименованием «Косметический», за литерой Б, в котором томился её бедный муж, но до встречи с ним, ей предстояло ещё многое перенести.