Утопая рыжими унтиками из камуса в сером снегу почти по колено, Цэлмэг увидела кирпичного дракона корпуса Б сегодня по-другому. Всегда зловещий и холодный, но по-своему приручённый ею за время частых встреч, теперь он казался чужим, и был повернут к ней раздвоённым хвостом технического отсека.
Знак был плохой. Здесь, у полуавтоматических гаражных дверей не только производили погрузку-выгрузку медикаментов и искусственной ткани, но и «экстрадировали» выявленных в ходе лечения мутантов. «Экстрадировали» - так выражался Мантень, на которого теперь надежды нет. Цэлмэг всегда ёжится при мысли о том, что её Гажу тоже могут тут «экстрадировать», но тут же как птица встряхивается, коря себя за малодушие.
Списывая дурные ощущения на непривычность маршрута, (из передних ворот погнали постовые, сославшись на какую-то профилактику), Цэлмэг, вдоль всего двухсотметрового драконьего бока поскрипывает к центральному входу, стараясь не качать сумку, дабы не расплескать кастрюлю с бухлёром, обёрнутую старым дэгэлом, чтоб не остыл. Умышленно не наступает на грязную тропу, пробитую тысячами ног и обставленную мусорными баками. Харгы Зобохо. Дорога страданий. Сколько здесь прошло народа, какие отчаянные мысли втоптаны похоронены в грязном снегу? Тяжело, наверное, вот так видеть, как забирают твоего мужа или отца? Хотя вряд ли кто-то наблюдал воочию хотя бы одну «экстрадицию» даже издалека, мало кому охота получить пулю. Стреляют без предупреждения.
Ей всегда казалось, что у неё - свой путь. Чистый и новый, пусть и трудный, но интересный, хрустящий как свежее яблоко, если откусывать от него часто и большими кусками. «Шэлэхэ сэбэрээр зам, выбирай чистый путь», - сказал убаши Аламжа, нойон горы Алханай.
В вестибюле, как всегда, людно. У приёмки грудятся близкие, родственники, братья, сёстры и дети тех, кого медленно переваривает в коридорах своего желудочно-кишечного тракта госпиталь, из которого выхода, как известно, два. И счастливы родные «непригодных в пищу», кого желудок красного рептилоида сочтёт несъедобными, отрыгнув в счастливую жизнь. Остальные экскрементируются в терру, предварительно лишённые жизненных соков. А их жёны, на месте получив повестки на вторичное освидетельствование, по возвращению домой будут искать за Кольцом нелегалов, полумутантов, отдавать им своих детей, просить, умолять, чтобы те их отправили за границу, хоть куда, хоть за море, только бы избежать им распреддомов, учреждений для несовершеннолетних зверят-анималов, откуда одна дорога - в терру, куда их бросают, едва зверята подрастут.
Возле приёмки - толпа, кто понаглее, очередь не соблюдают, лезут. Цэлмэг девушка робкая, поэтому пристраивается за спиной крайнего, предвидя, что ей тут целый час предстоит провести, не меньше. Главное, чтоб не толкались задние, чтобы не сбили с ног, а то ведь люди совсем обезумели в последние годы, от людского нечего не осталось.
Мало-помалу, очередь продвигается, и даже быстрее, чем рассчитывала, Цэлмэг оказывается у стойки, наподобие барной, за ней - волчьими глазами смотрят на происходящее две женщины, сегодняшние дежурные.
Женщины хуже, могут много продуктов просто так не пропустить из-за зависти, что Цэлмэг молода и красива, что у неё кто-то есть, наверное, муж, пусть даже непонятно ещё, выпустят его или нет, да и просто так могут наговорить грубостей, по причине плохого настроения.
Стихия охлос, наконец, выносит девушку на передний план. Она, с ловкостью эквилибриста избегая острых локтей, аккуратно ставит сумку на полированную поверхность стойки. Дьявол кроется в мелочах, - начала расстёгивать её, но краешек ткани попал в бегунок молнии, и заело.
Женщины на осмотре, видать не такие уж и плохие, как про них поговаривают соседи из общежития, честно подождали, сколько позволяет им регламент (сзади уже напирали, и какая-то отчаянно голосящая тётка, жутко воняя потом, почти приплющила вислой грудью Цэлмэг к стойке). Но вот правая досмотрщица с мужскими плечами, начинает двигать концом выносного блока радиоиндикатора Цэлмэгино хозяйство на самый край, и ей ничего не остаётся, кроме как снять сумку. И тут её под шумок оттесняют сначала куда-то вправо, затем она оказывается между извивающимися телами в середине очереди, а уже через пять минут людское скопище, напоминающее свору перелаивающихся собак, выдавливает горемыку в вестибюль.
Цэлмэг хоть и тиха, но упряма, и снова занимает за моложавым и осанистым великаном в новеньком дублёном полушубке, предварительно выковыряв проклятый кусок ткани маникюрными ножницами из собачки. Опять её обступают сзади, по законам очереди продвигая вперёд. С передним мужчиной повезло - он настолько крупный, что за его плечом можно прятаться самой и уберегать от резких тычков сумку со снедью.