На холоде Целмэг ещё как-то держалась, но попав в свою комнату, размякла,.
Ночь укрывает своим снежным крылом Ред-Ривер сити, Новый город, заключённый в кольцо, до южного дистрикта всепоглощающая тень доходит в последний момент. Гроздьями глушит тусклые грязные окошки общежитий, жидко сочащиеся электрическим светом, накрывает кургузое здание южной администрации, будто вросшее в площадь Четырёх Птиц, дольше всех сопротивляется Кадан-Гэр, храм Кадампы, будто угли костра яростно разбрасывает неоновые отблики золотое солнце Аматерасу, отражаемые серебром скалы, но вскоре гаснет и оно, не в силах сопротивляться непобедимому натиску всеобщей черноты.
Только на проходных воротах, коих по счёту шесть, отгораживающих тихий закольцованный город Ред Ривер от полумёртвого внешнего мира, бьют в хмурые предвесенние небеса прожекторы, выискивающие там угрозу. Режут облака, чертят по земле своими фонарями харуулы, стражники-дварпалы, искусственно выращенные гомункулы, управляемые горсткой людей с постового пульта. Масками закрыты их лица, на глазах тёмные очки, предохраняющие нечеловеческое зрение от губительного воздействия ультрафиолета, испускаемого озлобившимся на людей солнцем через частично разрушенный озоновый слой, по бокам их кувалдообразных голов - наушники, защищающие чувствительные кохлеарные импланты от электромагнитных волн, которые распространяют «глушилки», которыми снабжены каждые ворота.
Но даже погружённый в темноту, город никогда не спит всем своим телом. . Не спят сегодня и наши герои: пьют водку 19-я бригада ОСОЕ, так удачно повязавшая Ганжура, глядя как дезинфекторы издеваются над пойманными за пределами Кольца мутантами, развеселился и забыл про свою изменницу-жену рогатый начальник экипажа, тоскливо смотрит сквозь мутное стекло начальник павловского «сортира» Михаил Мантень, курит одну за другой свои вишнёвые пахитосы и сочиняет тяжёлые стихи на латыни, вспоминая свою погибшую возлюбленную с далёкого острова Цусима, на которую так похожа давешняя немая незнакомка, вырванная в самую новогоднюю ночь из цепких лап анималов, законный муж незнакомки, бывший капитан войск связи Ганжур Шоноев на тессеракте порет анимальную требуху, и тоже грустит, мечтая о свободе.
На другом конце мира тоже не спят. Злолицый и умный Огава, умело балансируя на тангу-гэта, в шикарном серебрянном пиджаке докладывает императору Такаяме об успехах на западе, а тот вспоминает о своём названном сыне, Начиро Исимару, гении, отворившем двери человеческих тел, который в лаборатории на Харадзюку трудится не покладая рук, ему противоборствует профессор МАрк Евгеньевичь, препарирующий собак и пытающийся найти уязвимое место в его изобретении, его друзья-повстанцы, сидя в подвалах, вынашивают планы мести, и ждут назад с новостями Сэргэха Дьулустана, по прозвищу Тэбэн, который в это время тоже не спит, охраняя хрупкий Цэлмэшкин сон. А она дала ему прозвище Хойто-хун, человек с севера.
А над всем этим возвышается алмазный тетраэдр нечелоевеческой власти Нанацу.
Цэлмэг спит. Ей снятся собаки и трёхметровые люди с перепончатыми крыльями. Люди и собаки бьются насмерть, и её Гажа тоже бьётся вместе с собаками против крылатых людей, у него пушистая грудь и мощные когтистые лапы.
Ночью ей стало хуже. Тело потеряло вес и парило над кроватью, мечтая покинуть этот бренный скучный мир, наполненный бессмысленной борьбой и обманутыми ожиданиями. Кажется, оно стонало, в то время когда сама Цэлмэг умоляла его молчать. Стон разбудил человека, уснувшего на стуле прямо в полушубке и из-за этого взмокшего как мышь, он купил в ларьке угля и затопил печь. Хадак сполз на шею, и она ещё раз смогла разглядеть его лицо.
Оно уже не казалось страшным, как не кажется страшным родной столетний дедушка.
После очередной серии неосознанных стонов, Хойто-хун встал, подошёл к кровати, приложил руку к Цэлмэгиному лбу, встревоженно вгляделся в её лицо и что-то отчаянно сказал. Целмэг закрыла глаза и почувствовала, как её тело отрывается от кровати, но в этот раз по-настоящему, потому что гость поднял её на руки. В прихожей, закутав её в прохудившийся дэгэл, сверху укрыл своей шубой, прижал к себе как ребёнка и понёс вон.
Он вынес её из общежития и долго брёл по заснеженным улицам посёлка Горький. Громадными кусками вырос был промышленный западный район, и по рельсам периодически проезжали короткие составы, военные «тигры» и «мерсы», от которых он прятался сам и прятал её хрупкое тело МОЯ ДОЧЬ, в обломках домов или прямо в сугробах. Целмэг в редкие минуты самоосознания, понимала, куда он её несёт. К Кольцу.