Ещё часто Цэлмэг видела курчавого блондина в больших очках, он поражал тем, что носил галстук-бабочку. Остальная одежда его была: в лучшем случае рваный свитер, сверху телогрейка. Их он сушил на трубе. Но когда эти тряпки оказывались на блондине, то как бы преображались, облагораживаемые его статью. Он был очень элегантен, не смотря на его страшное лицо, наверное, раньше был супермоделью. В отличие от остальных, он почти всё время молчал, а если и что-то говорил, Цэлмэг не разбирала ни слова.
Цэлмэг понимала, что это общество тех самых «диких мутантов», о которых предупреждал плакат, и инструктировало жилтоварищество, но что они странным образом были не дикие, у них были машины, старое огнестрельное оружие и они привозили откуда-то еду. Жгли в подвале уголь в буржуйках, и было тепло. Сколько их было точно, сосчитать она не могла, запомнились только эти своим странным поведением, и какими-то нерусскими словами: мацуёби, аригато, секьюра, кудере, яндере.
Через два дня жар спал, но слабость в ногах ещё не прошла. Цэлмэг встала и, покачиваясь, вышла из маленького помещения в большой подвал. Там на матрасе сидела Кандида и читала книгу. Цэлмэг собиралась спросить знаками про Ганжура. Но тут прибежал человек по имени Фрол и что-то громко и долго говорил Кандиде. Целмэг почувствовала слабость и присела на деревянный ящик.
Несмотря на её состояние, встревоженные мутанты посадили её в машину и повезли к Кольцу.
Недалеко от южной Комушки, машина заглохла, включили ЭМИ. Цэлмэг знала, что есть ещё многочисленные пробрешины, проделанные людьми и временем в толстых железобетонных стенах, в одну такую её и провёз человек тогда. Не понятно было только одно, почему вместо того, чтобы заделывать их, просто вешают таблички?
Суровый Фрол, открыв дверь, жестом пригласил её выйти и следовать за ним. С ним пошёл Ургенч, а Кандида и цыган как тени подались назад и растворились в темноте.
Поддерживаемая под руки цыганом и Фролом, Цэлмэг вышла на пригорок, раньше здесь был частный сектор, и дома городились по всем сторонам света, теперь же заброшенные хозяевами, бежавшими от ужаса безвластия и звериного произвола, от толп мародёров, от мутантов, коттеджи сначала были разграблены, потом разрушены, и теперь, казались останками ископаемых деревень.
Давно ли всё это произошло, спрашивала сама себя Цэлмэг, ей было страшно, потому что она ничего не помнила, только мутное пятно стояло в голове, там, где должны быть воспоминания. Помнила она лишь то, что у неё есть муж, и он его очень любит, и его надо спасать.
Меж тем, мутанты завели её в старый двор, ранее отличавшийся ровными проулками и красивой тинистой аллеей, теперь это была свалка. Кучи бетона стекла и пыли громоздились повсюду. Цэлмэг увидела несколько домов, по Бульвару Карла Маркса, теперь представляющих собой параллельные кучки обломков. Их ещё в начале войны разгромили зенитными орудиями Белые Коммуны, прямо из посёлка Борсоева, переходящие в контрнаступление.
[1] О, глина, так неудачно изваянная Прометеем (лат.)
[2] Перед моими глазами встаёт дом, витают образы мест, которые покинул я (лат.)
[3] Смешиваются похоронные процессии юношей и стариков. (лат.)
[4] Девушка, едва созрев, охотно учится ионийским пляскам и уже в эти годы
извивается станом и с раннего детства грезит о бесстыдной любви. (лат.)
zurgaan .
20.00. Акустический агрегатор 262 ареала анималов синтезирует альфа-волну. Нуль-импульс, ощутив под собой физическую основу, обретает положительное значение, и возвышается по вибрационной шкале. Когда вибрации достигают уровня, улавливаемого органами слуха, звук бьёт по натянутым нервам мутантов как щербатое лезвие колуна в центр фортепьянной рамы. Мутанты с рассинхронизированным восприятием мира, которое нейробиологи называют конъюктоагнозия, те, что слышат звук с опозданием от изображения, эту волну видят. Трезвучие 731 появляется в виде букв, будто вырисовываемых громадной губной помадой на зеркале размером в полнеба:
HEC[1]
Нижняя си, обертон четвёртого порядка, резонирующий с подземным макрокристаллом на частоте семь герц, а ниже - с Солнечной системой, вползает внутрь минуя уши, через самоё существо, через нервы, - от неё гудят зубы и душит архаический страх, знакомый лишь животным, бегущим от приближающегося землетрясения; центральная ми, непоколебимая и неизменная, - как стальной прут в позвоночнике, от неё не укрыться, не спрятаться, она - сам мировой порядок, матрица и сверхсхема сущего; а верхняя до, пищащая и свистящая, отражается множество раз в немыслимых октавах, не улавливаемых ни одним материальным устройством, она, превращаясь в гиперзвук, в температуру, прошивает головы иглами, разжижает и кипятит мозг.